– Извините, что не перезвонили раньше, но зимой у нас мало наличного состава, и по ночам люди объезжают территорию, чтобы отпугнуть воров, держащих на примете летние домики.
– Ничего страшного, не беспокойтесь, – прервала его Мила, ее интересовало другое – нашли ли они Алису. – У вас есть новости о моей дочери?
– К сожалению, нет, – отвечал агент. – Можете подробнее рассказать, что именно произошло?
– Ночью кто-то проник в дом и увел мою дочь Алису.
– Можете описать этого человека?
– Нет, – призналась Мила. – Меня, должно быть, накачали наркотиком, я не помню его лица. – Только глаза, подумалось ей. Потом – сплошная пустота. Ее охватила дрожь.
– А вашу дочь вы можете описать?
За годы работы Мила усвоила, что люди, заявляя об исчезновении кого-то из близких, либо под влиянием паники, либо пребывая в смятении, часто предоставляют сведения, совершенно бесполезные для поисков. Она сосредоточилась на деталях, которые сама считала ключевыми для первого описания, избегая лишних эпитетов и комментариев, чтобы полицейский, ведущий запись, не отвлекался на них.
– Десять лет, рост метр тридцать восемь, вес тридцать пять килограммов, телосложение среднее, – перечисляла она, медленно, чтобы собеседник успевал записывать. – Глаза зеленые, волосы рыжие, до плеч. В последний раз, когда я ее видела, на ней были синие вельветовые брюки, синий джемпер крупной вязки, белая рубашка и белые кроссовки «найк».
Тут Мила заметила, что на вешалке у входа все еще висит светлая курточка Алисы. Замерзнет ведь, кольнула безумная мысль, как будто в этом одном в данный момент и заключалась проблема.
– Особые приметы? – спросил полицейский.
– В каком смысле, простите? – Мила не могла уразуметь, к чему такой вопрос.
– Есть у девочки особые знаки на коже: родинки, шрамы или же пломбы на зубах?
– Нет, – рассердилась Мила. В местной полиции, по-видимому, не привыкли к делам о без вести пропавших. – Ничего такого.
– Точно нет? – переспросил собеседник, сохраняя спокойствие.
Мила вышла из себя:
– Простите, но зачем вам особые приметы, не заметные с первого взгляда?
– Затем, чтобы в случае надобности опознать тело, – прозвучал ответ.
Мила внезапно похолодела. Что это за методы такие? Еще ни разу ей не встречался такой дилетант. Она хотела было возмутиться, но уловила что-то на другом конце линии.
Сдавленный смешок.
– Госпожа Васкес, вы слушаете?
Кто-то был там рядом и смеялся.
– Сударыня, вы хотите что-то добавить к вашему заявлению? – настаивал агент.
Миле показалось, будто и полицейский едва сдерживает смех. Что-то было явно не так.
– С кем я говорю? – Она буквально оцепенела.
Ей ответили, с некоторой запинкой:
– С местной полицией.
– Что ты за хрен такой? – Мила была в бешенстве.
Раздался оглушительный хохот. И связь прервалась.
Отведя телефон от уха, Мила уставилась на него. Что происходит? Что за дела?
Тут она заметила, что на ее правом запястье, под свитером, что-то написано. Она поддернула рукав.
Шесть цифр. Снова географические координаты.
Не татуировка, широта и долгота набросаны фломастером. Пока она пыталась осмыслить это, телефон снова заверещал. Мила вздрогнула.
Она чуть было не швырнула аппаратик в стену, но сдержалась. Сама не знала, что ей делать. Сердце стучало, ей было страшно отвечать, страшно услышать голос на другом конце линии. Какая-то часть рассудка твердила ей, что она услышит голос Алисы, что ее дочь плачет, зовет ее, а она не в силах помочь.
– Алло…
Несколько секунд прошло в молчании. Потом снова раздался мужской голос:
– Ты должна уходить оттуда.
Говорил другой человек, не тот, что в первый раз.
– Но кто…
– Прямо сейчас, – перебил он решительным тоном. – Встретимся в конце тропинки, которая ведет на смотровую площадку.
Мила уже не знала, кому можно доверять. Но незнакомец настаивал:
– Поторопись, они уже едут. – И добавил: – Захвати пистолет, если хочешь. Но сотовый телефон оставь дома.
По тропинке она не пошла, из осторожности. Двинулась вдоль берега, глаз не сводя с леса: вдруг наметится движение в лесной чащобе, вдруг мелькнет чья-то тень.
Разумеется, пистолет был при ней.
Мила дошла до смотровой площадки, но там никого не было. Она огляделась. Из-за скалы показалась чья-то фигура.
Мила подняла пистолет.
– Стоять, – приказала она.
Мужчина был в красной горнолыжной маске, из-под которой едва виднелись глаза и рот.
– У меня нет оружия, – заверил он, подняв руки и держа их на виду.
Тучный, явно не в лучшей форме. В обвисшем, мятом светлом костюме. На пиджаке, брюках и коричневом галстуке – россыпь жирных пятен, долго копившихся. Латексные перчатки на слишком маленьких по отношению к росту руках с короткими, толстыми пальцами. И косолапый к тому же.
Он не казался грозным, скорее странным.
– Я хочу тебе помочь, – заявил он.
– Сними чертову маску, – распорядилась Мила.
– Не сниму. Это единственное условие… В конце концов, если ты меня застрелишь или сорвешь ее, то ничего не добьешься.
Мила на секунду задумалась. Ситуация складывалась парадоксальная.
– Где моя дочь?
– Посетитель бара в черном плаще, – стал он перечислять вместо ответа. – Парень-альбинос, потом мотоциклист.