Игра престолов: прочтение смыслов

Кстати, об одном из многочисленных королей Вестероса. Добрейший лорд-командующий, безусловно, имеет все основания сомневаться во взрывном и порывистом характере Джона (не успеешь отвернуться, а он уже либо подрался, либо удрал), да и троллит его знатно, сравнивая Джонову незавидную бастардову судьбу с судьбой любимого брата и соперника Робба Старка, короля Севера. Дескать, ну признайся, что нечестно: он будет царствовать, а ты — служить, о нем сложат песни, а ты погибнешь бесславно, у него будет и царский двор, и красавица-жена, и… Тут ведь дело не только в противопоставлении земного величия и скудной участи дозорного, не только в разнице жребиев, но и в самой идее сравнения братьев, древней, как мир и Ветхий завет: праведный и грешный, сильный и слабый. Сам-то Джон частенько вспоминает, как они с Роббом росли вместе: дружили, сражались, соревновались. И вновь и вновь переживает свое бастардство как недостойность. Сколько такого же рода сравнений не в свою пользу доводится выслушать принцу Хэлу! За дело ли? Просто потому, что у людей до удивления стандартные представления о королевском поведении и королевском облике? «Блудный брат» Хэл, ставший великим правителем, и трагический финал короля Робба доказывают: не всякий король — подлинно царь. (Впрочем, и история Христа — в общем, про то же самое.)

Примечательно, что наследный меч Старков, ассоциирующийся у Джона с признанием подлинного сыновства, никому из сыновей Неда не достается. Свой же меч Джон получает в награду и благодарность от Старого Медведя (да еще мысленно фыркает и сопротивляется, куда ж без этого), что недвусмысленно напоминает: вообще-то герой должен доказать собственную избранность и право на волшебное оружие. Потому что какой же герой — спаситель и царь — без именного меча? У короля Артура — небезызвестный Экскалибур, у Арагорна — перекованный Нарсил. Длинный Коготь Джона Сноу в книгах пока еще не проявил чудодейственных качеств, хотя потенциально валирийская сталь, по разысканиям Сэма Тарли, пригодится в борьбе с Иными. Зато в сериале схватки за стеной не оставили ни шанса ходокам, ни зрителям — сомнений во всемогуществе этого меча.

Пока книжный Джон путешествует за Стеной — убивает Куорена Полурукого, лжет Мансу, теряет девственность в объятьях Игритт, предавая, по собственной оценке, и Дозор, и заветы Нэда Старка, а потом и саму Игритт, — кажется, что: а) наконец-то Мартин разоблачает подленькое нутро этого «романтического красавца»; б) эти ваши христианские мотивы — исключительно плод фантазий чересчур начитанного ума. Вряд ли кто-то может быть дальше от образа Истинного Царя, чем вернувшийся в Черный замок Джон — дезертир и клятвопреступник. В частности, в ответ на приказ взять на себя командование обороной Стены, он — совершенно справедливо — шепчет, что ранен и зелен как летняя трава («да минует Меня чаша сия. Но, впрочем, воля не Моя» или что-то около того же, евангельского).

Но, с другой стороны, у юноши завидный опыт самоотречения и проверенные навыки спасения слабых и убогих (а кого Джон Сноу собирается спасти, тому выбора, конечно, никакого не остается). Кто ж еще, кроме него? — В средневековом рыцарском романе один из самых любимых сюжетов связан с поисками Святого Грааля, некой чаши (а в кельтских прообразах — котла) или блюда с кровью Христовой, обещающей милость каждому вкусившему. Например, Святой Грааль на глазах изумленной публики исцеляет Короля-Рыбака, еще одного загадочного персонажа легенды, страдающего от жестокой раны в ноге. А теперь сравним: во время долгих изматывающих боев за Стену Джон с трудом передвигается, опираясь на костыль, мученически (харизма у него такая) принимая рану в бедро за память о запретной любви. И благодарные братья-дозорные норовят его либо повесить, либо заморозить в ледовой камере за все его подвиги. Не кажется ли при таком раскладе, что котел повара Хобба, откуда после процедуры голосования на Джона в буквальном смысле вываливается помилование — сомнительная честь стать лордом-командующим Ночного дозора — сей котел донельзя смахивает на тот самый рыцарский Святой Грааль — с поправкой, само собой, на причудливость мартиновского альтернативного Средневековья.

Сэму Тарли, проявившему недюжинные способности интригана и царедворца, чтобы добиться для Сноу увенчания, предстоит в некотором ужасе осознать, как посуровел облеченный властью прежний «белый и пушистый» сострадательный Джон, у которого, оказывается, больше не остается жизненного пространства на утирание чужих соплей. Если бы грамотею Сэму довелось хотя бы краешком глаза заглянуть в шекспировского «Генриха V», то он, несомненно, узнал бы Джона в метаморфозе, переживаемой принцем Хэлом, отрекающимся от прежних друзей и привычек ради высшей справедливости. А уж каково было бы изумление Сэма, если бы, перелистывая страницы Нового Завета, он наткнулся бы на эпизоды брака в Кане Галилейской или кормления голодных! «Ничего себе косплей», — охнул бы он, вероятно.