Читаем Игра Престолов: прочтение смыслов. Историки и психологи исследуют мир Джорджа Мартина полностью

Е.В.: Я хочу один штрих добавить к тому, о чём говорил Саша. И этот штрих позволяет мне сказать, что я не согласна с Сашиной аналогией. Почему? Потому что Мартин намеренно эту всю традицию очень сильно трансформирует. Потому что вот эта заставка, которую вы сейчас нам показали, она говорит о том, что мир этот - он плоский. Совсем плоский. Он плоский в том смысле, в каком вертикален мир. Вагнеровский, да? В таком плоском мире, как в античной модели мира, всё происходит по эту сторону бытия, даже трансцендентное. Всё равно оно на этой плоскости располагается, то есть находится где-то тоже в этом пространстве, но только вот в очень далёком месте, из которого в конце концов приходит. И вот эта вот плоскостность этого мира - она очень сильно, на самом деле, играет на, скажем так, смещение представлений о сакральном и профанном в этом мире. Это смещение, на мой взгляд, - это очень важная штука для соотнесения «Игры престолов» - скажем, «Песни льда и пламени» - с, ну, скажем так, нашей картиной мира и с нашим политическим контекстом.

М.Ш.: Женя высказала очень важную вещь - об отсутствии вертикали. Это как раз то, что больше всего потрясает тех, кто первый раз в своей жизни взялся за книгу или посмотрел фильм: «Где там добро?» - восклицают люди и пьют валокордин, корвалол и валидол разом...

А.М.: Где вот эта мотивация, которая нас заставляет - в том числе в романтике XIX века - верить в достоверность тем, которые заложил писатель? Чтобы, когда я объясняю, например, что такое роман XIX века и почему там невозможны альтернативные истории... То, что там есть добро, но добро не в том смысле, что его проповедуют герои, а в том, что она мотивирует, и мы верим автору, что, например, у Льва Толстого механика действует именно так, и нельзя представить, что на самом деле за всем этим стоит масонский заговор.

М.Ш.: А я бы предложила, но не сейчас. Вернёмся на минуточку к Нэду Старку, потому что история Нэда очень чётко показывает (в скобках я бы отметила: «показывает ли?») отсутствие вертикали. Нэд Старк ведёт себя как рыцарь.

В.Б.: Но это ему не помогает

М.Ш.: Владимир абсолютно правильно сказал «не помогает».

В.Б.: Причём с самого начала не помогало.

Е.В.: Потому что в этом мире ему выделена другая роль.

М.Ш.: Отталкиваясь от бессмертного Боромира... Нэда Старка. Можно ли было предполагать, что любое позитивное устремление во вселенной, в том числе готической вселенной Игры престолов, настолько не соотносится с политическим контекстом, что она идет только к худу? Если ты хочешь поступать из лучших побуждений, будь готов к тому, что ты:

а) умрёшь, твои дела закончатся плохо, все твои родные погибнут, и, более того, никаких посмертных бонусов тебе тоже не светит. Хорошее устремление Нэда Старка - в том, что он желает добра королевству, хочет восстановить справедливость, но при этом отказывается от власти, которая идёт ему в руки. Итак, ты хочешь сохранить чистые руки. Так вот, либо чистые руки и голова с плеч, либо ты управляешь этой ситуацией. Почему это важно? На сайте «Гефтера» мне очень понравился комментарий к предварительному материалу, где пользователь очень чётко говорит: «Когда Старк хотел раскрыть тайну происхождения детей Серсеи, все из которых не от Роберта, - он сам таким образом влез в игру престолов и нарушил это хрупкое равновесие. Так бы они тихонечко все правили, Нэд был бы десницей, пока Джоф не вырастет. Глядишь, как бы и обошлось». Вот вопрос.

Р.Т.: Я бы, может быть, попытался внести элемент конкретики - потому что то, что я слышал, очень интересно, основано на очень детальном, тщательном вычитывании текстопечатного и кинематографического текста, но я бы начал с того, что перед нами некая мегасага. Эпос всегда сопротивляется анализу - будь то анализ филологический или политологический. Они все возможны, но они требуют некоего инструментария, который, мне кажется, нужно с помощью нашей дискуссии разработать. Могу предложить такой план. Во-первых, конкретику. Конкретика контекстуальная и конкретика стенографическая. Что я имею в виду под контекстуальной конкретикой? Сам Мартин в своих интервью очень часто высказывался о том, что, когда он сочинял свою мегасагу, он ссылался на какие-то периоды в европейской истории. Истории Средних веков. Один из моих любимых писателей - я не знаю, известен ли он в России - Морис Дрюон.

Е.В.: Любимые произведения нашего поколения.

М.Ш.: Не нашего, а наших родителей.

Е.В.: И моего, в общем. Я зачитывалась «Проклятыми королями».

Перейти на страницу:

Все книги серии История и наука Рунета

Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи
Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

XVIII век – самый загадочный и увлекательный период в истории России. Он раскрывает перед нами любопытнейшие и часто неожиданные страницы той славной эпохи, когда стираются грани между спектаклем и самой жизнью, когда все превращается в большой костюмированный бал с его интригами и дворцовыми тайнами. Прослеживаются судьбы целой плеяды героев былых времен, с именами громкими и совершенно забытыми ныне. При этом даже знакомые персонажи – Петр I, Франц Лефорт, Александр Меншиков, Екатерина I, Анна Иоанновна, Елизавета Петровна, Екатерина II, Иван Шувалов, Павел I – показаны как дерзкие законодатели новой моды и новой формы поведения. Петр Великий пытался ввести европейский образ жизни на русской земле. Но приживался он трудно: все выглядело подчас смешно и нелепо. Курьезные свадебные кортежи, которые везли молодую пару на верную смерть в ледяной дом, празднества, обставленные на шутовской манер, – все это отдавало варварством и жестокостью. Почему так происходило, читайте в книге историка и культуролога Льва Бердникова.

Лев Иосифович Бердников

Культурология
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света

Эта книга рассказывает о важнейшей, особенно в средневековую эпоху, категории – о Конце света, об ожидании Конца света. Главный герой этой книги, как и основной её образ, – Апокалипсис. Однако что такое Апокалипсис? Как он возник? Каковы его истоки? Почему образ тотального краха стал столь вездесущ и даже привлекателен? Что общего между Откровением Иоанна Богослова, картинами Иеронима Босха и зловещей деятельностью Ивана Грозного? Обращение к трём персонажам, остающимся знаковыми и ныне, позволяет увидеть эволюцию средневековой идеи фикс, одержимости представлением о Конце света. Читатель узнает о том, как Апокалипсис проявлял себя в изобразительном искусстве, архитектуре и непосредственном политическом действе.

Валерия Александровна Косякова , Валерия Косякова

Культурология / Прочее / Изобразительное искусство, фотография

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология