Р.Т.: Вам не кажется, что в этой саге мы наблюдаем постоянное проявление некоего стремления к монотеизму? То есть в чисто сюжетном измерении мы видим, как появляются некие вдохновенные персонажи, пассионарии, которые проповедуют альтернативу вот этому политеизму. Но есть этот импульс, который может быть постоянно заблокирован и, скорее всего, не будет реализован в последней части сериала. Тем не менее, мне кажется, что он там присутствует.
В.Б.: Тут две вещи. Первая - это та, о которой, по-моему, говорила Оксана Куропаткина: в мире «Игры престолов», в мире «Песни льда и пламени» фактически нет теологии. То есть, что, собственно говоря, проповедует Его Воробейшество на уровне идей, на уровне символа веры, остаётся совершенно непонятным. Примерно ясно, что он проповедует в смысле действий. Такое ощущение, что просто людям настолько не нравится Ланнистер, что уж пусть лучше будет Его Воробейшество. И второе - если касаться вопроса о том, чему служит Варне, то, возможно, более-менее точным определением будет то, что Варне служит Порядку. А Порядок в таком мире, какой описан у Мартина, воплощается в том, что политическая власть находится в руках, так сказать, героев - в руках людей, выдающихся настолько, что о них Мартин даже книгу написал. Потому что только это единственный случай, когда в книгу прорывается, условно говоря, народ: народные массы из статистов, которые убивают и умирают по велению и по воле персонажей, обретают худо-бедно какую-то субъектность, чего-то хотят и к чему-то стремятся. И получается, что в этом случае Его Воробейшество отвратителен настолько, что на его фоне даже Серсею Ланнистер начинают жалеть. Получается, ловушка притворства действует как объективная, не как субъективная только. То, что было бы, если бы это был роман про исторического Савонаролу, где бы изображалось, как он создаёт некоторую ловушку своего благочестия, и мы бы в конце концов радовались в тот момент, в который мы можем разоблачать эту иллюзию. Это напоминает такую вот гоббсовскую или макиавеллианскую, в чём-то политическую иллюзию. А здесь эта иллюзия, в принципе, материализуется. Это гоббсовская, макиавеллианская метафора. Как раз это я хотел бы обсудить.
Е.В.: Чем похож Его Воробейшество на Вариса? Они правда похожи. А похожи они даже как-то типологически, но они такие как бы на вид положительные.
М.Ш.: Да ладно.
Е.В.: Такие спокойные какие-то на вид. При диалоге других героев с ними они могут создавать иллюзию объективной, какой-то гармоничной респектабельности. Ну, вспомним диалог Его Воробейшества с бабушкой королевы.
А.М.: То есть всеобщая респектабельность - она здесь олицетворяется, материализуется.
Е.В.: И при этом Его Воробейшество, как и Варне, абсолютно искренен. Эти неподдельность, респектабельность, искренность - за ними стоит служение действительно, условно говоря, объективированному, «вне меня» лежащему принципу. То есть: «Я сейчас тебя убью, или посеку, или сожгу, разорю, но ты же понимаешь, что я к тебе при этом никак не отношусь, а это меня побуждает сделать вот то дело, которому я служу». Что касается Его Воробейшества - как это здесь работает? Совершенно правильно было замечено, что здесь нет теологии; вернёмся к тому, что я говорила про сакральное и профанное. Как мы все знаем из христианской этики, про пену на губах ангела...
А.М.: Учитель Церкви, Григорий Померанц.
Е.В.: Тот принцип, который выражен этими словами, он более глубокий. Что он означает? Он означает, что когда человек на себя берёт эту роль, или сам придумывает, не опираясь на ту или иную инстанцию, которая легитимирует его действия, на высшую инстанцию, когда он сам придумывает что-то такое, то есть тот объективный этический принцип, за который сейчас тебя пожгут, - это приводит к некоторому превращению...
М.Ш.: Легенда о Великом Инквизиторе.
Е.В.: Я как раз к ней подводила. Великий Инквизитор действует в этой системе превращённого добра, в силу того, что никакого добра не может быть, поскольку принципа этого сакрального, из которого добро берётся, просто нет в этом мире.