Игра реальностей. Джон

Дрейк шевельнулся, освободил вторую руку, щелкнул пальцами, и в воздухе развернулся экран. А на экране незнакомая мне гостиная – вероятно, дом Сиблинга, – и, понятное дело, сам Джон. Сидящий в кресле, скатывающий разорванную бумагу в шарики и закидывающий их в урну. С периодичностью «один шарик в пять секунд». Выражение лица рассеянное и задумчивое, взгляд обращен внутрь, взгляд стеклянный. Что-то терзало его – заместителя, – и терзало настолько сильно, что полностью выбивало из колеи.

На моем лице против воли расползлась широкая улыбка.

– Еще никогда не видел, чтобы он проводил время столь бесполезным образом, – проворчали у меня над ухом. – Думаешь, он работает? Нет. И вот так он «работает» уже несколько дней – полностью никак. Забросил свой график, отряд, перестал связно отвечать на вопросы.

– Он влюбился, – спокойно пояснила я.

– Что?

– Разве ты не видишь? Он влюбился.

– В кого?

– В кого? Давай ты все узнаешь чуть позже, – «как простой смертный». – Потерпи немного, ладно? Дай событиям развернуться, и тогда я все расскажу. Или он сам.

Догадываюсь, насколько тяжело ему – человеку, привыкшему все держать под контролем и творить судьбы, – далось это простое действие, но Дрейк кивнул. Обнял меня, расслабился и промолчал.

(George Skaroulis – Rain)

Дождь перестал около двух. Когда я выбралась из постели и подошла к окну, чтобы полюбоваться опустившейся на Нордейл ночью и высыпавшими на небе ясными звездами, я думала, что Дрейк спит. Оказалось, нет. Уже через минуту он приблизился сзади, обнял меня за талию и прижался своей щекой к моей. Какое-то время мы стояли молча, любовались уютной, разбавленной светом фонарей темнотой снаружи.

– Не спится?

– Спится. Просто слишком хорошо, знаешь? Так бывает. В такие моменты не хочется спать – их хочется прожить.

Он улыбнулся. Я же тихо спросила:

– Дрейк, почему у одних, если попросят, желания сбываются сразу же, а у других все никак. Вроде бы отправят мысленный запрос в вышину, а желаемого как не было, так и нет. В чем разница?

– Все еще философствуешь?

– Ну, куда без этого? Когда смотришь на звезды, невольно о таком задумаешься. Почему, знаешь?

– Знаю, – его голос звучал тихо, по-ночному. – Помнишь, я говорил тебе про «Великую Формулу», которая подсчитывает каждому в жизни очки?

– Помню.

– Вот она за это и отвечает. Если у человека, который озвучил желание, плюсов от совершенных действий больше, чем минусов, желаемое приходит к нему сразу же – будь то деньги, встреча или какое-то событие. А если у человека накопленных кармических баллов мало…

– Тогда «фиг» ему?

– Не «фиг», – Дрейк во время подобных объяснений всегда был терпелив и чуть насмешлив, – тогда желаемое дается ему только после испытания – теста на «готовность», я бы так его назвал. Тогда Формула как бы отвечает ему: «Хочешь получить? Докажи, что готов этим обладать – накопил достаточно мудрости и способности это удержать» – она дает шанс добрать плюсы через слова, поступки и мысли. И, когда человек становится готов, он все получает.

– А если он не становится готов?

– Тогда продолжает страдать, пытается выучить не пройденные уроки и живет без желаемого.

Хитро. Но правдоподобно. Не зря говорят, что ни одно желание не дается нам отдельно от сил его осуществить.

– Вот и проси после этого, – хмыкнула я, а звезды все манили и загадочно мерцали в вышине. Мол, «загадай что хочешь, и оно исполнится». Исполнится, точно. Только «как» и «когда»? После чего?

– А если я попрошу о том, чтобы все оставалось так же, как есть сейчас, потому что полностью счастлива и довольна, – это тоже желание?

– Тоже. Точнее боязнь, что что-то может измениться, что ты можешь что-то потерять.

– Но ведь я не прошу ничего нового.

– Но Формула все равно пришлет тест «на готовность» удержать то, что имеешь, ведь ты просишь именно об этом.

– Не о трудностях.

– О трудностях никто не просит. Но именно они многому нас учат и делают мудрее. Хочешь, скажу тебе одну странную вещь, которая многое прояснит?

– Хочу.

– Счастливый человек ни о чем не просит.

– Совсем?

– Совсем. Потому что он уже во всем счастлив и всем доволен. А еще уверен в том, что все будет хорошо и дальше, и потому бесстрашен.

– Блажен, кто верует. Хотелось бы мне быть одной из таких.

– Так стань ей.

– Стану, – я погладила теплую, лежащую на животе руку. – Очень-очень постараюсь.

* * *

Он мог бы сейчас быть в Реакторе: координировать действия в лаборатории, просматривать отчеты и статистику Уровней, мог бы изобретать новые пути сохранения устойчивости материи, мог бы помогать Дрейку. Мог бы отдыхать, мог бы работать.

Он много чего мог бы.

Но вместо этого сидел и занимался порчей принтерной бумаги – рвал ее на жгуты, скручивал ее в тугие шарики и закидывал их в мусорную корзину. Если он продолжит кидать их с той же скоростью, то заполнит урну порченой бумагой к утру ровно наполовину. Если снизит темп вдвое, то покроет дно примерно на пять сантиметров. Если ускорится, то к восьми утра завалит ее доверху.

Самое тупое, самое бесполезное занятие, какое только можно придумать.