Игра Реальностей. Эра и Кайд. Книга 2

Тогда сообщу.

Я куталась, лежа на диване, в собственные руки.

«Иди».

И услышала, как открывается Портал лишь потому, что научилась различать этот тихий звук среди миллионов других.

* * *

Земля. Ленинск.

(Ryan Stewart – Here and Now)

Лидия Степановна даже у себя дома старалась не мешать. Поела, помыла за собой посуду, аккуратно вытерла со стола крошки, поблагодарила. Удалилась в «зал», попыталась включить телевизор, но что-то пошло не так – то ли кнопку не до конца вдавила, то ли забыла вилку вставить в розетку, – Лайза не поняла, только услышала вздох, после тихие шаги. «Мама» ушла в спальню, села, не зная, чем себя занять, на кровать, стала смотреть в окно, в котором, если не подниматься и не подходить к подоконнику, видно одно только небо.

«Чужие. И вроде не чужие».

Как-то бы наладить контакт, ведь сколько-то жить под одной крышей.

Но как?

На кухне чисто после обеда; Мак отправился в магазин.

Баба Лида и Лайза скучали и бессловесно маялись, не умея себя в новой ситуации ни к чему конкретному приложить, по разным концам квартиры.

«Нужно зайти, поговорить…» О чем – не важно, о чем-нибудь…

На вытертый палас дальней комнаты Лайза ступила тихо. Несколько секунд силилась понять, почему Лидия Степановна держит левую ладонь прижатой к груди – может, сердце?

– «Мама», вам плохо? – Шагнула ближе. Мак научился произносить это давно позабытое для них слово, она тоже. – Что-то болит?

– Ой, нет-нет, – встрепенулись на кровати, – это я держу, потому что пуговица… вот…

Ладонь убралась, пуговица – третья сверху – висела на тонкой нитке.

– Я бы пришила. Да вот только ниток нет, иголки тоже.

Она все еще чувствовала себя как в гостях, почти как в пансионате, где все люди не родные. «Лиза» ведь ей пока чужая тоже, даром, что сыновья жена, человек-то новый.

Действительно, ни иголок, ни ниток, они не подумали. Ничего, отыщут магазин, пополнят запасы, все предусмотреть заранее невозможно. Не успела Лайза мысленно смастерить ободряющую фразу, как послышалось:

– Раньше здесь, у стены, машинка моя швейная стояла – Зингер. Старенькая, с ножным приводом. Сколько я вещей на ней пошила, сколько скроила… Продали, наверное. Или выбросили…

«Жаль, если так».

У Лайзы вновь завращалась в голове сирена – не нужно позволять циклиться на негативном, сменить тему беседы. Но Лидия Степановна и сама циклиться не захотела, улыбнулась, и будто растянули на лице давно состаренное морщинистое полотно.

– Там у меня и нитки были, и иглы. Наборы целые.

Где-то в далеких годах и в чужой памяти, в той же самой комнате, залитой солнечным светом душевного тепла, так и стояла машинка «Зингер» – равномерно стучал, посылая иглу вверх-вниз, исправный ротор; возле нее, наверное, шлепал босыми ногами мелкий сынишка. Пил на кухне чай в самом расцвете сил любимый муж, ронял на новую кухонную клеенку крошки от бублика, листал газету…

– Я посмотрела в шкафу – пусто. Нигде, ничего… Вот и не знаю, чем заняться. Все хорошо, – встрепенулась Лида, испугавшись, что перекладывает «с больной головы на здоровую». – Зато у себя, зато дома. А вещи… Что вещи?

В вещах для нее крылось многое – жизнь.

Лайза уловила.

И не поняла, почему у нее щелкнуло только сейчас – чемодан! Ведь заведующая попросила кладовщицу принести им чемодан. Смущаясь, объяснила, что вещи Лиды давно еще, сразу после прибытия последней в «Березки», прислал «Градьент». Но постоялице их не отдали, побоялись эмоционального раздрая, инфаркта, не дай Господь… А после о них забыли. С кем не бывает? Случается. Дела-заботы… И выкатили к ногам Мака пыльный и очень старый саквояж.

Лайза ведь сама, пока Мак занимался «мамой», передала его водителю для погрузки в багажник, сама же потом приняла. А ступила через порог – и из головы вылетело.

– Подождите, я сейчас!

Ящик с колесиками, похожий на атрибут фокусника, так и стоял в темном углу, спрятавшись под полой ее теплого плаща.

Квадратная ручка легла в пальцы неудобно, вес показался почти неподъемным, но в комнату находку Лайза тащила с восторженным рвением.

– Вот! Может, здесь?

– Ой, Лизонька, это же мой!

– Ваш… Может тут и иголки найдутся?

– Где ты его отыскала?

– В коридоре стоял…

Ответ получился неопределенным и правдивым. Не хотелось про заведующую, про «Градьент», про тот период, который они сегодня отсекли невидимым стеклом. Теперь только будущее, только вперед, сколько бы его, этого самого будущего, ни осталось.

– Не выбросили, надо же…

Похожие на пасти аллигаторов защелки узловатые пальцы отворили умело; глянули на Лиду ровные спины старых писем и матовые обложки фотоальбомов.

Лайза боялась смотреть на настоящего Мишу и на чужое счастье. Опасалась, что заворочается внутри нечто забытое, некое припорошенное радостным настоящим прошлое, которое по ее же желанию (ведь ее же?) стерла Комиссия… Что фальшиво будут звучать ответы, что вопросы невпопад.

Но, оказывается, зря боялась, уже через минуту поймала себя на настоящем интересе, на том, что смотреть на молодую Лиду и Анатолия легко.