Игра Реальностей. Эра и Кайд. Книга 2

– Мама, не в гости. Мы вернули вашу квартиру.

На сказавшую эти слова Лайзу смотрели, как на отделенный от послевоенного мира стеклом райский остров в океане – красиво, но недостижимо.

– Нет у меня квартиры, Лизонька, не то подписала я когда-то…

– Есть.

– Есть, – подтвердил Мак. – Мы наняли адвоката, вернули твое жилье.

– Мое?

Он понял, что сейчас она будет плакать.

– Твое. На Лесной.

– Кто помог? Адвокат?

– Адвокат.

Мак до сих пор не знал, кто именно был тем посланным на задание Дрейковым «адвокатом», но сработал последний быстро и чисто. Судя по всему, обошелся без крови.

А внутри Лиды и робость, и неверие – все это залито сверху желе из надежды.

– На Лесной? Моя… квартира?

– Да. Мы едем не к нам, а к тебе домой. Ты ведь пустишь нас в гости?

– Мишенька… – Куда только исчез протест и нежелание покидать чужой казенный дом. Лидия Степановна вдруг забыла о том, что стара, улыбнулась, соседям своим сообщила. – Я еду домой, слышь, Павловна? Никадим, Григорий (это своим соседям), домой еду!

Собираться счастливице помогала та самая «Паллна» – седая полноватая женщина с короткой стрижкой, – между фразами «все взяла?» прячущая собственные слезы.

Такси ждало за воротами.

«Мама» перед ним затормозила, заволновалась:

– Дорого ведь…

– Сейчас уже не дорого. Садись, пожалуйста.

Он разместился с ней рядом позади, Лайза на переднем сиденье – хлопнули дверцы, завращались, размалывая бурый снег, колеса.

– Лесная двадцать пять, пожалуйста.

Сознание старой Лиды уже давно было заключено в некий уберегающий от потрясений шар-сферу – Мак это отчетливо чувствовал. И туда потихоньку, чтобы не напугать, чтобы не лишить почвы под ногами, проникало понимание – сын вернулся, он рядом. Не убит на войне, выжил. Женат счастливо, детки когда-нибудь будут. Что еще нужно для ровного сердцебиения, для ощущения, что закончилось все хорошо? Почти уже закончилось.

Про квартиру она до сих пор не верила – решила, что чего-то перепутала, недопоняла. Как это – вернули? Ведь не бывает такого. Если окажется в гостях, постарается не мешать. Где сможет – приберет, где получится – сварит.

Аллертон ловил обрывки ее ощущений про дороговизну, про такси, на которых лет тридцать назад ездили друг к другу только работники парткома. Про «партком» он не знал ничего, но смысл уловил – подобные поездки «простые смертные» позволить себе не могли. Лида чувствовала себя некомфортно. Но рядом лежала родная рука – она ей теперь оплот.

Расплакалась она уже перед собственным домом, когда вышли из машины, когда выдал из багажника водитель чемодан.

– Пойдем, – Аллертон аккуратно взял Лидию Степановну под локоть.

– Сыночек, правда, что ли?

«Мама» шла рядом с ним, то и дело поскальзываясь лысыми подошвами старых пимов по льду.

Ее запустили внутрь первую, ждали, когда осознает. Стояли позади в коридоре, пока Лидия Степановна, опершись на стену коридора, зажимала пальцами глаза.

Дом, милый дом. Здесь с момента ее «отъезда» не делали ремонт, мебель тоже толком не меняли – кому нужно? Так и остались обои старыми, полы скрипучими, мебель темной, местами потрескавшейся. В спальне кровать на пружинном металлическом матрасе, шифоньер у окна, в гостиной шкаф и кресло, которому на вид лет пятьдесят, и продавленный залетными парочками диван. Телевизор с выпуклым «аквариумным» стеклом, побывавший во владении «Гредьента», так и стоял на покрытой вязаной салфеткой тумбе – Мак проверил, рабочий.

И хорошо, что почти ничего не поменялось, возвращаться всегда проще туда, где все осталось как прежде.

– Что ж я… на пороге-то держу, проходите…

Лида вошла в гостиную, как сомнамбула, и видела она не то, что видели гости, а летящее сквозь бесконечность время и его моменты. Как получили эту квартиру с Анатолием от завода, как радовались первым покупкам. Как ступал маленькими ножками по тогда еще новым коврам маленький годовалый Мишка. Ей здесь и помирать будет легче, в своих-то стенах…

– И пахнет как хорошо. Чистым…

Чистым. Потому что все утро Лайза мыла пола, подоконники, окна, двери. Потому что старалась, варила свой первый в жизни суп на чужой незнакомой плите – получилось хорошо, вкусно. И всего один маленький ожог на пальце.

«Мама», как разделась, почти сразу ушла в спальню – стыдилась плакать перед детьми, сидела на постели, смотрела в выходящее на узкую дорогу дальнего от центра района окно, знала этот перекресток, как свои пять пальцев. Бывало, ждала Тольку с работы, смотрела на машины, автобусы, светофоры. Распускались тогда на молодых березах почки, после выстреливали по весне листья, а сейчас эти березы вон какие – давно выше дома уже, выше его антенн.

– Как думаешь, все хорошо?

Мак обнимал Лайзу в коридоре, гладил ее по голове – молча благодарил за помощь и поддержку.

– Думаю, да.

– Она… плачет.

– Это нормально.

Она долго здесь не была.

Ничего, все устаканится и успокоится. Высохнут на старческом лице слезы, вернется в глаза улыбка. Привычка – вещь великая, а «маме» теперь нужно снова привыкнуть к дому, а не интернату, где хоть и заботились, да без души.

– Раздевайся, принцесса. Это наш с тобой дом пока.

«Я рядом».