– Но не голубым. Погоди… мы? – включился в работу мозг. – Ты сказал «МЫ»?! Кто еще с тобой был?!
– Дэйн… – попыталась вмешаться Дина, но Эльконто отмахнулся от нее, как от мошки.
– КТО ЕЩЕ В ЭТОМ УЧАСТВОВАЛ?
– Я. – Халк двинул вперед, когда понял, что от зычного и гневного баса скоро рухнут стены.
– Пойдем, мужики, выйдем, поговорим.
Эльконто двинул к выходу с такой зверской рожей, что никто не решился выдать вслух слова поддержки и утешения, даже если очень хотел.
– Это смешно по-вашему?
– Слышь, ну просто шутка… Не поняли, как краска работает, хотели не так…
– Не так ярко? Не так по-пидорски?
– Нет, не так…
Друзья действительно выглядели виноватыми, однако помогало это мало. Душа все равно, что обожженная, не реагировала на добрые слова, ей нужна была мазь, медикамент. То есть правильный исход и праведная месть.
– Как я теперь на работу ходить должен?
– Может, в парикмахерской…
– Или отрастет…
– Отрастет?
Прекрасное новое утро, ясное, чуть морозное. У Дэйна было бы отличное настроение, если бы ни сизый отсвет с собственного лба.
– Ты сказал, отрастет?! – Эльконто сжал челюсти и взглянул на Баала яростно. – Не отрастет. Потому что «это» я сейчас сбрею. Все! И вы оба побреетесь вместе со мной!
– Эй…
– Не «эй»! Я. Сказал.
Он произнес это так, что стало ясно – им придется побриться. Обоим. Наголо. В качестве платы, в качестве жеста дружеской поддержки, в качестве возмещения морального ущерба.
– Дэйн… – Халк пытался возразить, но кто бы его слушал.
– Заткнись, Конрад. Пусть Шерин тоже какое-то время погладит ладонями твою лысую башку. Черт, я ведь думал, что там Ани, рассказывал…
На душе втройне стремно. Потому что все слова предназначались для собственной женщины – он долго их готовил, долго решался, хотел наедине, а в итоге вылил в уши друзьям.
– Ты чего-то бормотал, – кивнул сенсор, отводя взгляд. – Неразборчиво.
Регносцирос поддержал.
– Вода лилась, снизу музыка – шумно.
– Пена лопалась… Неясно было, что ты бубнил.
– Плюс мы торопились, не слушали.
Конечно, они все слышали, но пытались его поддержать. В дурацкой ситуации, «в горе и в радости», как молодожены, несмотря на то, что обосрались, по сути, сами.
Неприятно, противно, гаденько внутри. Но он вдруг почувствовал их попытку сказать: «Эй, мужик, мы здесь. И ты нас извини…»
– Бриться все равно будете!
Рыкнул обиженно. Кое-как потеплел на градус. Спросил:
– А чего внизу все собрались?
Халк крутил в руках незажженную сигару, которую отчаянно мечтал раскурить.
– Пытались выяснить, почему вечером все отрубились, как по команде. Одновременно.
– И почему?
– Оказалось, что это Бернарда с Тайрой на пиве поколдовали. Перестарались.
– Ясно.
Красивый черноволосый демон смотрел в сторону. И видно было, думал, как объяснить жене и дочке, почему вернулся домой лысым.
Пожалеть бы, посочувствовать, да вот только «сострадалка» тоже посмотрелась в зеркало и отсохла.
* * *
Морды они друг другу не били – и то хлеб. Но в коттедж вернулись один смурней другого, только на лице Эльконто недобрый триумф, мол, «потеряет нынче кто-то другой». Хорошая вышла вечеринка, веселая, жаль только, что немного чересчур.
Дэйн, не глядя на других, проследовал к лестнице, двое виноватых за ним. Их я перехватила до подъема наверх. Прошептала Халку:
– Отключи его. Можешь?
– В смысле?
– Эльконто, – шепнула я одними губами, чтобы мистер «надо-мной-все-посмеялись» не услышал. – Отключи ему сознание на десять минут. Я перенесу его в Реактор, там все исправят.
Недоверчивый взгляд: «Уверена?»
Я кивнула. В парикмахерской не смогут, но Дрейк – не парикмахерская. Поймет, поможет.
Сенсор с Регносциросом переглянулись. Последний кивнул, соглашаясь:
– Давай! Я не хочу домой лысым.
Халк втянул воздух. Взглянул с сомнением.
– Если там не исправят, он меня за свою «отключку» потом уроет.
– Не уроет. Доверься мне.
Конрад вздохнул. Качнул головой: «Тогда дуй за нами».
* * *
Дэйн никогда еще не видел смеющегося Дрейка. Улыбающегося – да. Веселого? Может, пару раз в жизни. Но смеющегося так, что помолодело вдруг лицо, что разгладились морщины, и повеселел вокруг мир? Никогда. И это зрелище настолько заворожило Эльконто, что он временно забыл о том, что должен обижаться.
Дрейк выглядел посвежевшим, каким-то «облегченным», почти юным. Тем, кто впервые за долгое время сбросил с плеч невыносимую тяжесть мира и его проблем, кто забыл о том, что последние несколько сотен лет был невыносимо и порой занудно серьезен.
– Спасибо, – поблагодарил он, отсмеявшись.
Поблагодарил всех сразу – Дину, снайпера, всю их дурную компанию за чрезвычайно глупые шутки.
– Любишь меня, выпендрежника? – спросил у Бернарды. И Эльконто въехал, что совершенно не улавливает контекст.
– Люблю.
Ответили человеку в форме искренне, и тот просто щелкнул пальцами. Просто щелкнул. И коса на плече Дэйна стала белой, такой же, какой была вчера, позавчера и год назад.