Игра с джокером

Он внимательно на меня поглядел, хромоту мою отметил про себя, спрашивает:

— Значит, вы тоже бывший офицер? И ветеран, и инвалид, и все, как полагается?

— Офицер бывшим не бывает, — отвечаю ему. — Офицер бывает в отставке. Призовут — опять погоны надену. Хотя вряд ли я кому-то понадоблюсь. А что до остального — так все правильно.

— Ну!.. — этот Букин малость оживился. — Так, может, и вы сгодитесь?

— На что сгожусь? — спрашиваю.

— Сейчас объясню. Вот только, может, мы бутылочку вскроем? А то глупо её уносить, раз уж прихватил.

Вскрыли мы бутылочку, сели в комнате перед телевизором. Я баночку соленых огурчиков на кухне нашел, краюху хлеба — закусь, словом, есть. Разлили мы по рюмочке, он и говорит:

— Давайте, — говорит, — здоровье Феликса Васильевича, и всех его близких! Чтобы оправились они, и чтобы забылась сегодняшняя история как страшный сон!

— Давайте! — говорю. Хотя понимаю, что такие истории не забываются. И вообще, давайте только их здоровье сегодня пить. Очень им надо!

Он охотно согласился, и вот мы сидим, телевизор мурлычет, а он мне между рюмками такую историю толкует:

— Продукция нашего завода большим спросом пользуется, и на складах не залеживается. Но уж больно налоги велики! Мы, вроде, и стараемся, и деньги зарабатываем, а долги по одной зарплате огромные. Народ, конечно, на меня волком смотрит, а что я тут поделать могу? И вот возникла у меня идея создать нечто вроде дочернего предприятия по сбыту нашей продукции, чтобы во главе его военный инвалид стоял и находилось оно под покровительством Союза Ветеранов. Ведь если хозяин предприятия — ветеран вооруженных сил и инвалид к тому же, то налоги он платит минимальные. Вот я и подумал, что, может, вы Феликса Васильевича сумеете заменить.

— А что я делать должен? — спрашиваю.

— Да ничего! Фирма будет на ваше имя зарегистрирована, поэтому вам надо будет время от времени всякие бумаги подписывать. Ну, чтобы сделки проводить. Насчет бумаг не беспокойтесь, я сам буду за ними следить, поэтому ничего лишнего подписать не дам. Вам и появляться на фирме не придется, разве что разок в году заехать во время налоговой проверки, чтобы показать, что вы действительно существуете, со всеми вашими льготными документами. А иметь за это вы будете немало.

— Сколько? — спрашиваю.

— Три тысячи в месяц вас устроят? По-моему, неплохие деньги за то, что ничего не делаешь, только иногда свою подпись ставишь. Ну, это будет как директорская зарплата идти. Вы ведь генеральным директором числиться будете.

Я задумался.

— Не совсем понимаю, — говорю. — Вам людям зарплату нечем платить, а вы мне такие деньжищи предлагаете…

— Так ведь дело того стоит! — загорячился он. — Ведь если нам удастся таким образом налоги снизить, то мы не только зарплату задерживать не будем, но ещё и всем работникам ставки поднимем, а глядишь, и завод модернизируем! Вы нам очень поможете, а за помощь надо платить, и эти деньги — лишь очень маленький процент от той суммы, которую вы нам сохранить поможете!.. В конце концов, — добавляет он, — ведь звания ветерана и инвалида вами всей жизнью заработаны, и нет ничего стыдного, если вы за них деньги получать будете! Если не от государства, то хотя бы от завода, которому вы нужны!

С этим я мысленно согласился. Вроде бы, правильно мыслит мужик. В самом деле, почему мне нельзя пользоваться тем, на что я право имею?

— Хорошо, — говорю. — Я подумаю. Когда ответ нужно дать?

— Да чем раньше, тем лучше! — говорит он. — Я понимаю, что не сегодня. Ведь день сегодня такой… Вы извините, что о делах заговорил. И не хотел их касаться, а само вырвалось, потому что все время об этом думаю!

— Ничего, — говорю я. — Я понимаю. Когда голова болит, как с народом рассчитаться, то поневоле о больном заговоришь.

— Вот-вот! — поддакивает он. — Рад, что вы это понимаете!

Ну, покалякали мы ещё немного о том, о сем, потом он заторопился мол, дела зовут — и проводил я его. Бутылку мы где-то на две трети опорожнили, ещё около ста пятидесяти грамм осталось. Сел я перед телевизором, глазею в экран, допиваю остаток.

Пил я, честно вам скажу, только для того, чтобы вырубиться после кошмарного дня и ничего не чувствовать, провалиться в сон, и до утра в сознание не приходить. Много ли, думаю, мне, старику, надо? Ведь выйдет в общей сложности на мою долю порядка трехсот грамм, я и забыл, когда пил такими дозами. Уже несколько лет не позволял себе больше, чем остограммиться, хотя когда-то крепок был насчет спиртного и ведрами мог глушить. Но старость не радость, сами понимаете. Еще когда мы с директором завода сидели, я почувствовал, что у меня глаза слипаться начинают.