Игра с джокером

— Частный охранник? Ладно, пусть будет, нам тоже интересно, чтобы наши денежки доехали до нас в целости и сохранности. Только предупредите его, чтоб не смел глупить.

После этого звонка не оставалось ничего другого, как принять план Федора. Марию Аркадьевну удалось убедить в необходимости действовать именно так, а не иначе. Когда её ознакомили с «послужным списком» похитителей и объяснили все обстоятельства дела, она признала правоту детективов и согласилась делать то, что ей скажут. Партнеры понимали, что это решение ей далось нелегко, — но держалась она молодцом и вызывала их неподдельное восхищение. Игорь извинился перед ней за то, что не сумел уберечь её от вмешательства официальных органов, и предложил вернуть деньги.

— Бросьте! — сказала она. — Я вижу, что вы делаете все возможное. Кто же знал, когда я обращалась к вам, — она горько улыбнулась, — что мы нарвемся на столь особый случай?

— Разумеется, в данных обстоятельствах вы повезете не настоящие деньги, а «куклу», — предупредил Игорь.

— Я это понимаю, — кивнула она.

Федор сначала не хотел допускать Игоря до участия в операции, считая, что и роль «охранника» должен исполнить его человек, но Игорь настоял.

И теперь… Андрей поглядел на часы. Половина одиннадцатого. Через полчаса все решится, так или иначе. Если все пройдет нормально — у них в руках будет один из членов банды, и они смогут выцарапать Грибова из лап похитителей. Остальное — дело Федора и его «ребят».

Нет, другого выхода у них и вправду не было… С этой мыслью Андрей и вошел в банк.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

«Мы трясемся в машине «скорой помощи», Васильич приоткрывает глаза.

— Макаров… — бормочет он.

— Похоже, он вас зовет, — говорит мне врач.

Но я-то понимаю, что Васильич имеет в виду: если милиция найдет нелегальный пистолет, то и ему будет плохо, и его семье, и всем друзьям. Я наклоняюсь к нему, слегка сжимаю его руку и говорю:

— Ошибся малость, Васильич. С тобой не Макаров, а Соловьев, — и сразу добавляю подчеркнутым таким тоном. — Все в порядке.

Он попытался улыбнуться — вроде, значит, понял, что пистолет у меня, и я его так заховаю, что никто никогда не найдет. Потом улыбка пропала, и он выдавил, еле губами шевеля:

— Нет… порядка… Порядка нет…

— Лежите и не разговаривайте, — говорит ему врач. — Вам это вредно.

Но Васильич что-то ещё сказать пытается. Врач его уговаривает, а Васильич все меня глазами ищет.

— Здесь я, — я наклонился к нему. — Говори, только тихо. Тебе сейчас голос напрягать нельзя.

— Позаботься… — говорит он. — Может, поживешь с ними…

Это, значит, он свою жену и дочку имеет в виду.

— Поживу, — отвечаю, — пока ты из больницы не выйдешь. Ни о чем не волнуйся.

Он опять улыбнулся — и притих наконец, расслабился.

Приехали мы в больницу, его сразу в реанимацию повезли, я в приемном коридорчике сижу. Полчаса проходит, час. Я сижу, от всего отключился, только картинки перед глазами мелькают. Вот мы в Азербайджане знакомимся, совсем молодыми, вот мы уже на севере, вот мы обедаем с ним два дня назад, вот я из пистолета стреляю и мы подначиваем друг друга, вот рождение его дочери Вальки обмываем, в Средней Азии это было, вот Валька растерзанная… Только картинки, яркие такие, и никаких мыслей. То есть, ничего, что можно было бы чувствами или мыслями назвать.

«Скорая помощь» ещё раз обернулась, Анастасию и Валюху привезла. Их, значит, тоже по разным палатам, в этом, как его, травматическом отделении. Анастасия меня увидела, ключи мне сунула, перед тем, как её дальше увели.

— Так и знала, что ты тут будешь… Последи за квартирой, пока мы не вернемся.

Я ничего ей в ответ сказать не успел, потому как её врачи торопили, чтобы, значит, уложить побыстрей. Может, оно и к лучшему, потому как что тут скажешь?

Сижу я дальше, времени не чувствую. Вечер наступает, за окном уже не солнце, а густая синь. Ну, зимние дни, они короткие. Тут врач идет, из реанимационного отделения. Я встаю, догоняю его «вковылялочку», как я вот эту свою хромую походку называю.

— Как там, — спрашиваю, — Васильич?

Врач в первый момент не понял, потом сообразил. Берет меня под локоток, усаживает на лавку.

— Вы садитесь, садитесь… Уж простите, что забыли о вас… А Феликс Васильевич Пигарев очень плох. Больше не приходил в сознание. Мы его на капельнице держим, но тут средства посерьезнее нужны, которых у нас нет. Мы с областной центральной больницей связались, завтра утром туда его переправим. Если, конечно, он эту ночь переживет.

— А что, может не пережить? — спрашиваю.

Врач, вижу, замялся.

— Да вы не бойтесь, говорите все как есть, — говорю я ему. — Я офицер по профессии, как и Васильич, мы с ним всякого насмотрелись, и товарищей хоронили, и нет тот у нас возраст, чтобы правды о смерти бояться…

— Что ж, — говорит врач, — не буду скрывать. Шансов, что он доживет до утра, очень мало, — поглядел на меня внимательно. — Вы где живете?

— Я, — говорю, — сам-то в Самаре, но эти дни буду жить здесь, за квартирой ихней следить.