Ну, ладно, надо ж майору потакнуть. Вот я и сижу, жду очной ставки с Сизовым. Вводят его конвойные, он на меня косится, и, похоже, расслабился малость.
Ну, майор все формальности исполняет, заносит в протокол имя, отчество и фамилию каждого, прочие данные, потом говорит.
— Значит, так. Нам надо уточнить несколько деталей. Свидетель, — это он, значит, ко мне. — Вы видели когда-нибудь подозреваемого?
— Разумеется, — говорю. — На рынке, в день происшествия, утром. Он с двумя своими братьями был. То есть, я потом узнал, что это его братья.
— А ещё когда-нибудь?
— Так вчера только, вот здесь. То есть, не в этом кабинете, а за решеткой.
— Вы о чем-нибудь разговаривали? Вчера, я имею в виду?
— Да нет, ни о чем. То есть, я ему сказал что-то вроде «Что ж ты натворил, сволочь этакая», так ведь это разговором не назовешь.
— А ещё когда-нибудь вы его встречали. Например, когда подъезжали к дому вместе с Пигаревым, на его машине? Он возле дома не мелькал?
— Нет, — говорю. — Я, конечно, мог и не заметить, но что я не видел его ни тогда, ни в каком другом случае, это точно.
— А вы, подозреваемый, что скажете? — поворачивается майор к Сизову. Подтверждаете вы слова свидетеля?
— Чего мне подтверждать или не подтверждать? — говорит Сизов. — Я ж его не помню, кроме как вчерашнего раза, когда он на меня глазел. Может, видел он меня на рынке, может нет — мне-то откуда знать? А что мы были там в то время и что с Пигаревым препирались — это я вам говорил, тут скрывать нечего.
— Но вы, вроде, говорили, что он должен был вас и около дома Пигарева заметить?
— Я надеялся, — отвечает Сизов, и на меня глазами зыркает.
— И что вы так хотите доказать свою вину в этом преступлении? разводит руками майор. — Может, чтоб от ответа за преступление покруче укрыться, а?
Да, я-то уже понял, что майор не так прост, и палец ему в рот не клади. До Сизова это только сейчас доходить начинает.
— Я сознался, потому что не хочу, чтобы мне тоже пулю в башку всадили, — отвечает он. — Чего тут непонятного?
— Ладно, — говорит майор, — распишитесь вот здесь и здесь.
Расписались мы с Сизовым, и, пока стояли рядом и расписывались, он мне крохотную бумажку сунуть в руку успел. Майор, как я понял, только сделал вид, будто ничего не заметил, потому что говорит мне:
— Все, вы свободны, можете идти.
Не видит необходимости, то есть, нас с Сизовым наедине оставлять значит, углядел, что сообщение мне уже передано.
— До свидания, — говорю. — Если ещё буду нужен, всегда готов.
И выхожу на улицу.
На улице разворачиваю записку и читаю:
«Шипову. Адвокат Задавако. Побыстрее.»
Убрал я эту записочку поглубже, во внутренний карман пиджака, и на рынок направился.
На рынке жизнь кипит, и возле нашей палатки — палатки от Союза Ветеранов, то есть — в особенности. Все при деле. Я с ними душевно поздоровался и известил, что похороны на послезавтра назначены, так что пусть своих жен на квартиру присылают, все готовить начинать, и на послезавтра выходной в своей палатке объявят.
— Кстати, — спрашиваю, — что вы там мне сказывали насчет Букинского завода, будто там все разворовано?
— А что тут непонятного? — удивляется Палыч. — Разворовано, и все.
— Но ведь продукцию он выдает, и немалую, раз Букин с каждым днем богатеет. Значит, и станки остались, и оборудование. Так? А саму продукцию, я так понимаю, Букин никому воровать не позволит, потому что каждый метр шланга и каждая прокладка в кран-буксу, это ж в его карман доход. А свой карман он беречь должен, это ж живоглот, который на копейку себя обворовать не позволит!
— В том-то и дело, что ему приходится позволять, — говорит Лексеич. Раз людям зарплату не платят, значит, нужно сквозь пальцы смотреть, когда они приворовывают по маленькой и на барахолке торгуют. Иначе совсем от голодухи озвереют. А заодно все получаются круговой порукой повязаны. Вроде, чего ж работникам возмущаться, что директор ворует, раз они сами тянут всю продукцию, которая плохо лежит. А что директор крадет на миллион там, где простой работник — на грош, это, вроде, уже дело десятое.
— И получается, что ему выгодней разрешать приворовывать, чем зарплату платить, — добавляет Палыч. — Все равно людской труд дешевле получается.
— Тут ещё одно есть, — вмешивается в разговор третий их компаньон, которого, если я помню, Захарычем зовут. — Если вдруг ревизия какая нагрянет, или там налоговая инспекция, всегда можно двух-трех мелких воришек наобум схватить и на них все воровство списать — мол, ежедневно таскали по маленькой, вот и натаскали на миллионы, за несколько лет-то. Их посадят, а все остальные чистыми получатся, и директор в том числе. И даже если снимут его с должности, за утрату бдительности — он все равно столько уже наворовал, что ему никакие должности не нужны.