Игра с химерами (СИ)

Меня выблевали. Исторгли наружу как удушенного, перепачканного грязью кролика, кашляющего от дыма и вынужденного сразу же пуститься вскачь от невидимой опасности.

Я была брошена жить любой ценой.

Ибо смерть тут уже побывала.

Увы, с моей замедленной реакцией и некоторым удивлением в тот момент я недвижимо стояла посреди ошмётков своей утробы и своей родительницы. Чувствовала ли я что-то? Грусть? Благодарность? Нисходил ли на меня экстаз просветления?

– Дерьмо, – помнится, пробормотала я, и, сев на колени, ногтями принялась рыть яму для того, чтобы хоть куда-нибудь спрятать раскиданный по округе суповой набор.

Потом, умываясь, словно кошка, я смыла с себя следы рождения. У меня оказалось изящное тело. Такое крепкое и чувствительное одновременно.

Неужели я, та, другая я, стеснялась этого чуда? Да будь я трижды проклята, если ещё хоть раз позволю спрятать всё это в нелепые тряпки – решила я тогда.

А утром я встала у руля. Впереди было много дел.

– Представляешь, у него есть девушка!

О, в самом деле? Удачи ей с этим бесхребетным чмом.

– За что нам это?

Кого ты спрашиваешь?

– Как будем стричься?

Отрежьте все эти занавески, я хочу видеть мир во всей его красоте и уродстве. И знаете что? Пусть всё, что останется, будет окрашено в чёрный.

Я разрисовывала свои знамёна, выводила на них новые лозунги.

Время принять себя.

Время перестать прятаться.

Время не любить никого кроме себя.

Время себя.

Ничто не встанет между мной и мной.

Просчёт стал заметен через пару дней, к моему полному недоразумению.

–Ты изменилась.

– Ты что же, ничего не чувствуешь?

– Почему ты молчишь?

– Теперь от тебя и слезинки не дождёшься…

Я не понимала. Не понимала! Я ела, спала, занималась обычными делами, шутила и улыбалась – и это не то? Да как же…

Я сделала этого носителя сильным! Таким, каким надо, чтобы жить! Лучше, чем было, во сто крат лучше!

И…

Люди! Им не хватало страдания. Будто мало его было – они хотели ещё и ещё. Их вечная ненасытность готова была вот-вот вытеснить меня из зоны комфорта – и я решилась.

Я раскопала крохотный могильный холмик, выживший на окраине моего разрушенного святилища как какое-то дикое увечье. Хоть бы не было слишком поздно, шептало что-то во мне.

Мне была нужна отпавшая от меня часть. Живая. Чтобы бросить её в ненасытную пасть общества. И носителю она была нужна: нас начало тошнить от съедаемой пищи. Сопли и слюни в нашей бабьей природе, но я совершенно не знала, где у меня включается эта функция.

Бурое месиво шло комками, и я бросила все силы на то, чтобы его размешать. Даже носитель покрылся мурашками. Я изгоняла смерть. По капле. Заклинала принять форму и едва не потеряла сознание от усталости, когда оно наконец шевельнулось.

Плоть. Земля и глина. Ни пола, ни лица.

Голем.

Ух ты. Она получила имя раньше меня.

Живая. Отпрыгнула от меня с ловкостью лани и испуганно пригнулась к земле, стоя на четвереньках.

Мой шаг к ней магическим образом равнялся её шагу от меня.

– Я не причиню вреда.

Молчание. Неявный ментальный шум. У неё даже рта не было. Безликий ребёнок. Безнадёжна и одновременно полна возможностей, словно хрупкое семечко одуванчика. Зато кудрявая. Как проклятое воспоминание о том, кого любил наш носитель.

– Я ухожу, – предупредила я, и спустя какое-то время заметила, что она трусит следом.

Вечером как по заказу разыгралась буря.

Носитель искал выход из своего отчаяния, и, не найдя его, принялся молотить кулаками по чему ни попадя.

Сигналы тревоги расцветили моё лицо. Я не могла управиться. Никак! Не с этим! Она не слушалась. Ей было больно изнутри – и она решила калечить себя снаружи, а я не умела плакать, не…

Тонкая рука мягко отвела меня от пульта управления, а потом Голем уютно свернулась в рубке.

Да уж, подумалось мне, пока я собиралась выпихнуть её оттуда, но вдруг носитель послушно опустился на колени. Посмотрел на дрожащие руки. На костяшки пальцев, наливающиеся ссадинами и синяками, и вдруг… начал плакать.

Во мне вылупилось то самое чувство, когда голова тяжелеет, но ком в груди стремительно расходится.

Я долго и витиевато материлась, и вдруг поняла, что к моей ладони что-то прикасается.

В воздухе около меня повисла глясара. Кусочек угольного льда, чтобы её зажечь. И листок бумаги.

А.

Что-то смутное шевельнулось в памяти. Стилизованный фаэтон – печать дримеров.

Наша с Голем мать была одной из них.

Нас хотело видеть начальство.

Глясара оказалась слишком хороша на вкус, и, поскольку разрешилась проблема с носителем, мне даже не хотелось грубить.

Наступило время знакомиться.

Поэтому я хлопнула ладонью по бедру, подозвав мой безликий компонент, и, встав в совершенно бессмысленную позу с налётом героизма и величия, предъявила пространству вокруг меня знак хранителей снов.

После того вечера открывшийся портал удивил меня не более чем банка консервированных ананасов на полке супермаркета.

Так что я просто пошла – и Голем тоже.

========== Из «Энциклопедии абсолютного и относительного сновидения». Имя ==========