Игра с отчаянием (СИ)

— Что вы, что вы, леди Джанет! — воскликнула она, зардевшись. — Никакая я не леди! — Затем она тяжело вздохнула, прикрыла глаза и, сложив руки перед собой, со спокойной улыбкой объявила: — Я — горничная. Леди — это те, кто умеет себя держать. Вести себя в обществе, показывать хорошие манеры, уверенно общаться с людьми, зная себе цену. Например, леди Юджина или леди… э-э… Аннабель? — Урсула нахмурилась и возвела глаза к потолку, а затем повернулась к Амели и потерянно поинтересовалась: — Амели, не напомнишь, как звали ту девушку? Такая высокая, бледная, молчаливая…

— Адель, — спокойно подсказала Амели. Джессика с удивлением мысленно отметила, что на её лбу будто появилась хмурая морщинка. Впрочем, она настолько быстро исчезла, что в итоге гитаристка списала всё на своё воображение.

— Да-да, леди Адель! — тем временем радостно закивала Урсула. Затем её лицо стало более спокойным, и она уверенно заключила: — Вот люди вроде них достойны называться леди. Не я. Но всё равно спасибо за высокую оценку моих талантов! — Урсула хихикнула.

Джессика взглянула ей в лицо: очевидно, несмотря на все рассуждения о леди, Урсуле было очень приятно слышать о себе подобные лестные слова. По всей видимости, “леди” для Супер Горничной — это какой-то недостижимый идеал, к которому она стремилась, но, к сожалению, который не была способна достичь. Впрочем, Джессика была немного иного мнения на этот счёт. Она покачала головой и со вздохом протянула:

— Ну-у, видимо, у нас с тобой немного разные представления о леди. — Джессика отвела взгляд и после недолгого молчания смущённо призналась, нервно теребя рукав пиджака: — Мне всю жизнь вдалбливали в голову, что я должна быть тихой и кроткой скромницей, всей такой из себя хозяйственной и способной поддержать будущего мужа… — Джессика криво улыбнулась.

Урсула выслушала её крайне внимательно. Поняв, что Джессика не собирается продолжать, Урсула сочувственно поинтересовалась:

— И вам приходилось пытаться подстроиться под этот идеал?

Джессика взглянула на неё: в глазах Урсулы читалось искреннее беспокойство о ней. О ней, Джессике, которую она знала едва дольше недели. Джессика смутилась и покачала головой.

— Не совсем… — начала она. — То есть, дома — да, дома я пыталась не слишком выделяться… А вот в школе у меня была возможность быть той, кем хочу быть я.

Джессика слегка улыбнулась. От нахлынувших воспоминаний о старой школе стало чуть теплее на душе: о том, как она могла веселиться с подругами и не бояться получить нагоняй от матери за какое-нибудь грубое слово; о том, как она была способна полностью отдать себя музыке и скакать на сцене с гитарой в дурацких ярких нарядах и петь глупые песни, наслаждаясь жизнью; о том, как за каждым её шагом не следила пара строгих тёмных глаз.

Глаз, в которых хоть раз Джессика хотела бы прочитать одобрение своих увлечений, а не усталый укор.

На самом деле в детстве она часто пыталась впечатлить маму: то победой в каком-нибудь творческом конкурсе (к сожалению, так и оставшейся мечтой, ибо рисование давалось ей совсем худо), то хорошо написанной контрольной по такой противной и ненавистной математике. Однако скромные, сопровождавшиеся искренней, но измученной улыбкой похвалы были редкостью — чаще она слышала упрёки в свой адрес за нежелание быть женственной и постоянные проказы. Иногда мечта получить похвалу матери становилась настолько мучительной, что Джессика начинала сожалеть: почему она не может быть такой, какой хочет видеть её Нацухи? Почему другим девочкам совсем не сложно быть тихими и скромными хозяйками очага, а у неё буквально всё существо противится такой судьбе? Конечно, став старше и разумнее, Джессика смирилась с подобным положением дел, решила просто закрыть глаза на консервативные идеалы матери и жить для себя, когда есть возможность. “Всё равно мама меня любит”, — думала она, видя то одно, то другое проявление любви в мелочах. Правда, иногда всё-таки в груди предательски ныло от мысли, что детская мечта так и осталась мечтой.

Урсула несколько секунд нерешительно смотрела на Джессику, перехватывая сцепленные в замок перед грудью руки. В какой-то момент с её губ сорвался тихий печальный вздох, и она, тряхнув головой, медленно приблизилась к собеседнице. Под удивлённым наблюдением Джессики Урсула опустилась перед ней на корточки и, с серьёзным выражением глядя ей в лицо, убеждённо заявила:

— Леди Джилл, у человека есть неоспоримое преимущество перед вещью: он имеет полное право быть тем, кем он хочет, и жить для себя. Простите за дерзость, но я вижу, что вас всё ещё в какой-то степени гложет чувство вины за несоответствие чьим-то идеалам — точнее, его слабый отголосок. Однако что бы вы там ни думали, ваша жизнь — исключительно ваша жизнь. И совершенство в ней именно такое, каким его видите вы. Не кто-то ещё. — Урсула опустила глаза в пол и со смущённой усмешкой проговорила: — Даже немного завидно…