Игра с судьбой. Боярин

- Нешто не признал? – щербато ухмыльнулся тот, и только тут я с удивлением узнал пропавшего без вести Алексашку. Ё-мое, видно досталось бедолаге не слабо!

- Жив, боярин? – потянул меня кто-то за рукав, и я снова удивился, обнаружив рядом Данилу.

- И ты здесь?

- Лошадь подо мной пала, - виноватым тоном сообщил тот.

Все мы тут, боярин, - раздался из недоступной отсветам костров темноты тихий голос гвардейского старшины Савелия.

- И Алена?

- Бабы отдельно. Енто товар дорогой, его на лошадях везут, - сообщил Меньшиков. Заметив мой тревожный взгляд в сторону доносящихся от костров женских вскриков, он пояснил: - То крымчаки початых баб пользуют. Алену Митрофановну не тронут, ибо цена за порченый товар в десятки раз ниже.

Один из сидящих рядом мужиков начал яростно рычать. Соседи тут же заткнули ему рот и навалились, что-то шепча в попытках успокоить.

- У них всех старых баб, кои ценность не представляют, да детей малых, кои пути не перенесут, порубали, - опять прояснил мое недоумение княжеский денщик.

М-да… я смотрел на успокаивающих взбесившегося мужика соседей и не мог разобраться в собственных чувствах к ним. Это ж какое миропонимание у этих здоровых бородачей, если после того, как убили их матерей детей и жен, они покорно плетутся в рабство? А что бы я сделал на их месте?

Решив оставить на потом расспросы Меньшикова, сам коротко поведал товарищам, что узнал о причинах татарского набега, о планах Савина и его предложении поддержать попытку прорыва из плена.

- Мыслю я, не по пути нам с Евлампиевскими татями, - поскреб ногтями заросшую бородой щеку Алексашка. – Ежели с хуторскими считать, нас десятков семь наберется. Даже ежели все разом поднимемся, то с голыми руками три сотни крымчаков никак не одолеем. Оно, может, двум-трем и удастся конем завладеть да ускакать прочь. Токма всех остальных посекут татары. А ежели чудо произойдет, и одолеем татар, то опять же останемся меньшим числом супротив татей продажных. А на хуторских надежи никакой. Не воины они. Токма для обороны за крепостными стенами годны.

- И что делать? – спросил я, продолжая разглядывать исхудавшее лицо княжеского денщика. Грязные растрепанные волосы, всклокоченная борода и пылающие отсветами костров глаза придавали ему демонический облик.

- Мыслю, не нужно спешить, Димитрий, - продолжил шептать Алексашка. – Ежели то, что ты узнал о крымском принце верно, татарам необходимо добавить к полону еще две сотни душ. Ежели среди них мужички крепкие будут, тогда на крайний случай, можно будет и с татарами потягаться, и с татями. Но то на крайний случай. Казачки-то, что с тобой были, ушли от татар. Надо полагать, тревогу подняли и погоню за крымчаками снарядили. Не зря нас нонче гнали весь день. Полагаю, и завтра вдоль порубежья аки табун рысаков нестись будем.

- Невеселая перспектива, - хмыкнул я. – Тот, кто переживет еще один день такого забега, устанет так, что ни на что не будет способен.

- Отчего же? – удивился моему заявлению молчавший доселе Савелий. – Беги и беги себе налегке. Вот мы бывалочи на марше, да с полной выкладкой пуда в полтора, да без отдыху и сразу на османа… Ох и рвали его от злости…

- Полз бы ты, Димитрий, к Евлампию, - сквозь навалившуюся дрему донесся голос Меньшикова. – Эй, Димитрий. Уснул либо?

- А? Чего?

- Да тише ты, - Алексашка тревожно глянул в сторону костров и снова зашептал: - Я чего говорю-то, уболтал бы ты Евлампия, чтобы нынче бечь не надумали. Скажи, мол, то да се. Ну, да ты ж языком молоть горазд. А?

Мне не хотелось никуда ползти, не хотелось ни с кем разговаривать. Хотелось свернуться калачиком прямо так, на затоптанном грязном снегу и забыться до утра, желая лишь одного, чтобы это утро не наступало как можно дольше. Однако какая-то сила заставила встать на четвереньки и перебежками вернуться к генералу. Тот тоже не спал и встретил меня так, будто бы ждал.

- Ну? – прищурил он вопросительно глаз.

- Короче так, пацаны, - привалился я к чьей-то спине, - сегодня шухер отменяется. Ферштейн, чи нихт?

- Чого вин гутарит? – подал голос один из бандитов.

- По-русски изъясняйся, говорун, - нахмурился Евлампий.

Я уселся по-турецки и, авторитетно жестикулируя распальцовкой, привел аргументы, почему нельзя пытаться убежать сегодня. Разумеется, о надежде на организованную оскольскими казаками погоню не сказал, ибо в этом случае для Евлампия с подручными, как говорится, хрен редьки не слаще. Говорил в основном о необходимости дождаться, когда полон по планам крымчаков увеличится втрое, и лишь тогда сколотить надежную боевую команду, с которой не грех будет устроить татарам локальный апокалипсис. Сделав короткую паузу, но не дождавшись, когда кто-нибудь спросит, мол, что такое локальный апокалипсис, завершил речь заявлением, что если братва надумает устроить шухер нынче ночью, то никто их не поддержит.

С последним словом меня покинули последние силы, и я уснул, вновь привалившись к чьей-то спине. Савин вроде бы что-то говорил и даже пытался меня растолкать, но моему организму не было до него абсолютно никакого дела.

Крымский принц