- Так я ж и не видел больше Илью, - Савелий переводит взгляд то на меня, то на воеводу и произносит на этот раз тихим поникшим голосом: - Не убивал я лекаря.
Мне искренне жаль парня. Жаль, несмотря на то, что это он той злополучной ночью под руководством Алексашки накинул мне на голову кафтан и постоянно отвешивал тумаки, пока меня, связанного, вели к князю. И будь на то княжеская воля, снес бы Савелий мою голову сабелькой не задумываясь, а может, и испытал бы даже некое удовлетворение. А мне вот его жаль. Вот такое я дитя цивилизованного века.
- Я тебе верю, Савелий, - кладу руку на плечо гвардейца. В его глазах вспыхивает надежда, но я продолжаю: - Однако моей веры мало. Твою невиновность необходимо доказать.
- Как же доказать-то? - вопрошает воевода.
- Очень просто, - поворачиваюсь к нему. - Необходимо найти настоящего убийцу.
В помещении воцаряется молчание. Лишь гул огня да потрескивание дров в жаркой печке нарушают тишину.
- Как же его найти-то? - на этот раз спрашивает гвардеец.
- А это уже не твоего ума дело. Тебе, не прочитавшему за свою жизнь ни одного трактата древнегреческих детективов Конан Дойля и этого, как его, Дарьяла Донцова, не понять всей тонкости детективной логики, - бросаю взгляд на воеводу и понимаю, что тот тоже не понимает не только детективную логику, но и основную часть сказанных мною слов. Впрочем, как и я сам. И вновь возвращаюсь к Савелию: - Тебе, братец, пока придется посидеть здесь. Тут уж ничего не поделаешь. Ежели тебя отпустить, то истинный убийца сразу насторожится и затаится. Понял? А ты, Афанасий Егорыч, распорядись, чтобы его не связывали и содержали в более достойных условиях. Истинной причины такого послабления не поясняй. Скажи, например, что Савелий обладает какими-нибудь ценными сведениями, а потому должен быть в полном здравии до особого княжеского распоряжения. Ну, или сам что-нибудь придумай более правдоподобное. Не мне же тебя учить, в самом-то деле.
После того, как уводят Савелия, некоторое время меряю шагами комнату, обдумывая дальнейшие действия. Воевода молча сопровождает меня взглядом, вертя в толстых пальцах перо.
- А ты пиши, Афанасий Егорыч, пиши, - киваю ему. - Пиши все как есть. Мол, зарезали лекаря. Что боярин... Как его
- Залесский Никита.
- Ага. Значит боярин Никита Залесский утверждает, что зарезал лекаря гвардейский старшина... Нет, не так... Утверждает, будто зарезал лекаря старшина личной гвардии Светлейшего Князя Нарышкина. Пиши, что никаких мотивов для убийства у старшины не прослеживается, а сам он утверждает, что к убийству не причастен. Чего? Мотивы? Ну, повода к убийству у него нет. Понятно? Да, и подпишись, что дознание вел самолично. Не надо мое имя без нужды афишировать. Известность она, уважаемый Афанасий Егорыч, в тайном сыске лишь помеха.
- Дык, оно понятно, - кивает воевода, скрипя пером. - Как говоришь про поводы писать-то?
- Про какие поводы? - не сразу доходит до меня. - А-а. Да пиши уже как знаешь. Главное чтобы суть ясна была. И пусть, пожалуй, приведут того шалопая, что меня давеча подстрелил.
Распахиваю дверь, за которой томится в ожидании начальник стражи, и жестом зазываю его. Получив от воеводы распоряжение насчет непутевого стрельца, тот снова уходит.
Приводят провинившегося. М-да, действительно совсем еще стрельчонок. Лет пятнадцать на вид. Кафтан на нем сидит, как папино пальто. Ему бы еще колпак с помпончиком - и вылитый Пьеро. Пьеро с подбитым глазом. Не Савелий ли приложился?
- И чем же я так не угодил тебе, братец, что ты решил подстрелить меня среди бела дня?
- Не нарочно я, боярин, ей богу не нарочно, - приложив руки к груди, парнишка падает на колени. - Я в ворону целился.
- Нешто я так на ворону похож? Да встань ты. Встать, кому говорю!
- Не похож, - растерянно отвечает тот, поднимаясь. - Кабы энтот под руку не толкнул...
- Не пререкайся, щенок! Не то снова плетей отведаешь! - гаркнул воевода так, что я вздрогнул, а парнишка испуганно ссутулился и вжал голову в плечи.
Открываю рот, сказать воеводе, чтобы не вмешивался, но сдерживаю себя - кто я такой, чтобы указывать командиру порубежной крепости в присутствии его подчиненных? Снова переключаю внимание на юного стрельца:
- Это кто ж тебя под руку толкнул?
- Дык, холоп того боярина, что из столицы наезжает, - бормочет парнишка, боязливо косясь на грозного воеводу.
- Та-ак. Это уже интересней. Ну-ка, давай поподробней, - положив руку на плечо стрельца, усаживаю его на скамью и сам сажусь рядом. - Тебя как зовут, стрелец-молодец?
- Борька.
- А скажи, Борька, как холоп того боярина рядом с тобой оказался?
Парень, словно не понимая, что от него требуется, растерянно переводит взгляд то на воеводу, то на меня, то снова на воеводу.
- Говори, щенок! - снова орет Афанасий.
Стрелец с перепугу попытался подскочить со скамьи, но я удержал его на месте, ухватив за шкирку.