Игра шутов

В этот год погоня за наслаждениями скрывала в себе нечто большее, чем глубоко укоренившуюся обиду короля или его стремление ублажить друзей и крепче привязать их к себе. Под спудом ощущалось какое-то новое напряжение, незначительное, но тем не менее смущающее. К тому времени — что было неизбежно — заговорили уже о леди Флеминг и об изменениях в ее облике. Сама она, спокойно предаваясь на волю волн, оставалась невозмутимой, но разрыв отношений между коннетаблем и герцогиней де Валантинуа становился очевидным для всех.

Можно было также предположить — и это тоже ни для кого не являлось секретом, — что вдовствующей королеве Шотландии становилось все труднее держать в узде своих непокорных лордов. Почести, пенсии, тугие кошельки с золотом только разжигали их аппетит. Сочтя, что платят им недостаточно, они вновь стали задумываться о власти и склоняться к своей воинственной религии. Тома Эрскина, который остановился в Блуа на обратном пути из Аугсбурга, тут же нагрузили поручениями, касающимися папских легатов и епархиальных властей, а также распоряжениями для французских гарнизонов и армий в Шотландии. Но он медлил с отъездом, всячески пытаясь уладить разногласия; кроме того, ему предстояло еще отправиться в Англию, чтобы довершить переговоры о мире, и только потом он сможет вернуться домой, в Стерлинг, к маленькому сыну Маргарет.

Приглашение Ричарду Кроуфорду нельзя было не послать, и это проделали вот уже месяц тому назад. Лаймонду сообщили, соблюдая крайнюю осторожность, что брат его должен приехать, но трудно было догадаться, выслушал ли их Тади Бой и понял ли хоть что-нибудь.

Развлечения на этот вечер продумали коннетабль с королевой Екатериной: не потому, что ожидались какие-то новые гости, а затем, чтобы ввести в разумное русло горячечное веселье, царившее во дворце, и хоть как-то ослабить напряжение. Празднество предназначалось для узкого круга, и единственные гости, кроме двух ирландцев, были скорее наняты, чем приглашены: профессора, ученые книжники и острословы явились в Блуа, призванные королем, и сидели по его правую руку, свободно паря в чистых просторах разума. Они съехались из Парижа, Тулузы, Анжера — и не все еще слышали о Тади Бое. Король, внутренне забавляясь, не стал ничего рассказывать. Настанет вечер, новую игрушку заведут ключиком, и она, дребезжа и подпрыгивая, предстанет перед глазами ничего не подозревающих педантов.

Возможно, по этой причине Тади Бой на весь этот день куда-то исчез. О'Лайам-Роу видел его лишь дважды. В первый раз, когда оллав одевался, принц уселся верхом на стул и проговорил мягко:

— В мои дни, насколько я помню, было принято просить позволения оставить службу… Господи, убереги нас, грешных: тебе что, надеть больше нечего? — И, покосившись на рубашку, штаны и колет, какие оллав натягивал на себя, Филим раскрыл сундук с одеждой. Там, измятые и скомканные, были грудой навалены наряды, вышитые, украшенные бантами и драгоценными каменьями, подаренные Тади Бою королем Франции. Все они уже обратились в лохмотья.

Лаймонд торопливо собирался, не обращая внимания на О'Лайам-Роу.

— Тебе вовсе не нужно верить всему, что я выдумываю для Робина Стюарта. В тот момент мне было необходимо отделаться от него. Пусть себе отплывает в Ирландию — может даже остаться там, если хочет. Я тоже уеду довольно скоро… но в лучшей компании.

Лаймонд ни словом не обмолвился об истории с мышьяком, но Пайдар Доули выложил все. И теперь, когда О'Лайам-Роу наблюдал, как его оллав спешит с лютней в руке к Диане, к д'Энгиену, к Сент-Андре, к Маргарите или к кому-то еще из двух десятков его поклонников, покровителей либо покровительниц, на губах его появлялась горькая усмешка, и вспоминалась недавняя гнусность. Он заставлял себя думать о том, что за неповторимые создания духа нередко приходится платить слишком высокую цену.

Во второй раз, зайдя переодеться к празднику, он услышал голоса Робина Стюарта и Тади. Он явно пришел не вовремя. Во-первых, беседа скорее всего не клеилась. Лучник говорил как-то особенно грубо, резко и напористо, надтреснутым от затаенного чувства голосом. О'Лайам-Роу услышал это; затем Тади Бой заговорил таким тоном, что принц не сразу узнал его голос, — тоном спокойным, ясным, здравым. Однако же, заметил О'Лайам-Роу, Лаймонд продолжал имитировать ирландский акцент. Он говорил довольно долго, потом Стюарт ответил, но раздражения в его голосе почти не осталось. Затем Тади произнес короткую фразу и наступила тишина. Уже становилось поздно. О'Лайам-Роу, чувствуя, что достаточно терпел ради Шотландии, открыл дверь и зашел.

Тади Бой неподвижно сидел на краешке резного сундука и со спокойным вниманием изучал лицо Робина Стюарта. Лучник, который, очевидно, только что встал со своего места, ринулся вперед и, робко и заискивающе, будто стеснительный школьник, положил руку на плечо Тади Боя. Потом, все еще не видя О'Лайам-Роу, упал на колени.