Ранняя осень.
Это когда листья уже чуть пожелтели по краям, а в центре еще зеленые.
Легкий, мелкий, по-летнему теплый дождик, под кронами деревьев совсем даже не докучающий. Крашенная белой нитрой, еще советских времен скамейка, на спинке которой так удобно сидеть, разговаривая за свою, такую нелепую жизнь.
Словом, – нет повода не выпить.
Расстелили прихваченные из редакции салфетки, расставили бутылку и стаканы, прихваченные там же.
Я достал Машкины домашние бутерброды с котлетами.
Вовка немного подумал и вынул из потертого кожаного портфеля дефицитную плитку горького швейцарского шоколада.
Вздрогнули.
Потом – еще раз вздрогнули.
Потом – еще.
Потом – выдохнули и закурили.
– Ну, как живешь? – спрашиваю.
– Да нормально, – жмет плечами. – Кручусь.
И – опять молчим.
Удивительно, но нам не о чем разговаривать.
– Игоря, – спрашиваю, – Афонина не видел? Как он там?
– Видел, – опять жмет плечами. – Вроде ничего. Пишет. Даже публикуется потихоньку. Под псевдонимом.
– Рад, – киваю, – что хоть у него все устроилось…
– Да какой там устроилось, – машет рукой и снова приступает к разлитию.
Я, тем временем, старательно пытаюсь попасть слюной точно в середину разлапистой пятерни лежащего на асфальте желто-красного кленового листа, и у меня почему-то это никак не получается.
Пристроившиеся через лавочку местные алкаши посматривают в нашу сторону с нескрываемым уважением.
– Ты как, – интересуюсь, – по второму кругу не женился?
Он молча жмет плечами.
Неудивительно.
Мы опять выпиваем…
…Первый Вовкин развод меня в свое время – реально потряс.
Лучшей пары, чем они с женой, в нашем окружении – просто не было.
И любили они друг друга так, что – вокруг все искрило.
Тем не менее – развелись.
Причем – по Вовкиной инициативе.
С формулировкой «если я сейчас с ней не разведусь, то потом – точно не получится, и придется целую жизнь жить с одним и тем же человеком».
Поэт, хули…
…Слава богу, думаю, что я с этим проклятым ремеслом, кажется, наконец развязался…
Теперь уже – я разливаю.
– Слушай, – вздыхает, – мы тут недавно на рыбалке с мужиками были. На Дону. И там со мной такая история приключилась…
…Вовка – сам из Ростова.
Того, который на Дону.
Точнее, – не из самого Ростова, а из Новочеркасска.
То ли из потомственных шахтеров, то ли – из казаков, так сразу без стакана и не разберешься, а он каждый раз по-новому перевирает. Но ездит в те края исправно, каждое лето.
Родина все-таки.
Малая.
Ага.
И в этот раз – тоже поехал.
Пожил неделю, попил с друзьями детства местного ядреного самогона, попохмелялся по утрам в синем фанерном пивном ларьке, приник, так сказать, к самому стержню стихии народной жизни.
И – немедленно затосковал.
Поговорить-то толком – и не с кем, и, тем более, – не о чем.
Не стихи же этим крестьянам читать, в конце-то концов. Понять – не поймут, а побить – могут, вполне.
Невзирая на совместно проведенное босоногое детство, не менее совместное системное воровство кислых зеленых яблок из соседнего колхозного сада и прочие, объединяющие любых нормальных советских парней, светлые юношеские воспоминания.
Уж больно стихи… гкхм… не подходящие.
Не Есенин, чай.
Постмодернист практически.
По хрущевской терминологии – явный «абстракцист и пидарас».
А в провинции такая хрень – ни фига не катит.
Это в столицах при виде подобного рода радости экзальтированные барышни моментально влажнеют глазами и прочими слизистыми оболочками.
А в ростовской губернии страсть к подобным заумным стишатам завсегда казацкими розгами лечили, причем – и без всякой проклятой советской власти с ее идеологическими прибамбасами.
А стихи-то, в общем, – хорошие, врать не буду.
Только для большинства народонаселения – абсолютно ничего не значащие, потому как совершенно не понятные.
Заковыристая и довольно искусственная игра слов, ничего более…
…Ну и так далее, и тому подобное.
Так что, – лучше уж на рыбалку, чем такое мужикам читать.
Не буди лихо, пусть себе и дальше баиньки делает.
Особенно, – если на ночь глядя.
Ага.