Игра слов

Я б на месте Игоря Леонидовича обиделся, врать не буду.

Особенно на фразу «любую субстанцию надобно постигать в соответствующем ей антураже».

Гностик, твою мать.

Философ, можно сказать, античный.

Любомудр.

Ага.

Недоделанный…

…А тут – совершенно точно «большие стихи».

А он их – ни ухом, ни рылом.

Да быть такого не может!

Начал прислушиваться…

Нет.

Незнакомый текст.

Ни разу не сталкивался.

А вот манера…

Нет, даже не манера чтения, манера самого стихосложения, сложения слов в строчки, словописания: тяжелая, крутящаяся, перетекающая, как река, записанная словами, – изящная и «черноземная» одновременно…

У Вовки мелькнула безумная мысль.

Нет: не может быть!

Он прокашлялся.

Птичий старик остановился, внимательно вглядываясь в игру живых бликов костра на лице случайного гостя своими безумными влажными глазами.

– Сестры, тяжесть и нежность, – начал Вовка хриплым от волнения голосом, и старик – сразу затанцевал, замахал руками-крыльями, завыкрикивал слова продолжения…

…одинаковы ваши приметы.
Медуницы и осы тяжелую розу сосут.
Человек умирает, песок остывает согретый,
И вчерашнее солнце на черных носилках несут.

И – вдруг остановился выжидательно…

…Вовка, холодея, продолжил:

– Есть иволги в лесах, и гласных долгота…

Старик презрительно фыркнул.

Было ясно, что текст ему стопроцентно знаком, но вот – почему-то сегодня не нравится…

Не канает.

Ага.

– Куда мне деться в этом январе? – робко вздохнул Вещевайлов.

На этот раз старик оказался – куда более благосклонен.

Он – даже не продолжил за Вовкой, а начал с самого начала.

Куда мне деться в этом январе?
Открытый город сумасбродно цепок…
От замкнутых я, что ли, пьян дверей? —

И хочется мычать от всех замков и скрепок.
И переулков лающих чулки,
И улиц перекошенных чуланы —
И прячутся поспешно в уголки…

…Старик неожиданно остановился.

Посмотрел в Вовкину сторону еще более безумными глазами.

А потом – заплакал и убежал.

– И выбегают из углов угланы, – ошарашенно закончил за него Вещевайлов и немедленно отправился на поиски хотя бы одной живой души, которая ему всю происходящую муть хоть немного бы да объяснила.

А то ведь – так и умом недолго тронуться…

Не дело это, господа, – чтобы вот так.

Ой, не дело…

…Надо сказать, что Вовка, естественно, перед тем, как отправиться на поиски живых душ, судорожно дохлебал остатки содержимого бутылки, а потом, обыскав стоящий неподалеку стол, обнаружил там еще одну, почти что нетронутую.

Так что поиски происходили уже в более комфортном, хоть и слегка встревоженном душевном состоянии.

И, разумеется, – просто не могли не увенчаться успехом.

Насчет живых душ было, конечно, непросто, но вот родственную Вовка – отыскал.

В лице довольно чутко спящего молодого цыгана Эдика.

Напоил его трофейной Массандрой и, типа между делом, поинтересовался насчет странного старика.

– А, – неожиданно огорчился будущий столичный артист, – ты деду Ёсе вина наливал, да?! Ай, напрасно! Ай, долго не успокоится! Он что, убежал, да?!

– Убежал, – подтвердил вконец растерянный Вещевайлов. – Меня ж никто не предупредил, понимаешь?!

Но Эдик укоризненно цокал языком.

Качал головой.

Бурчал себе что-то под нос, не по-нашему…

– Хорошо еще, что убежал, – неожиданно выдохнул. – А то бы весь табор своими криками перебудил. А так проплачется где-нибудь за терриконами, да придет к утру. Никуда не денется, когда жрать-то захочет…

Вовка уселся на валяющееся неподалеку бревнышко, вздохнул, отхлебнул из отобранной у молодого бутылки.

Снова вздохнул, на этот раз – закуривая.

– А кто он такой, – выпускает клубы дыма, образующие в отблесках полупогасшего костра зловещие красно-серые узоры, – этот ваш дед Ёся? Странный он…

Цыганенок тоже вздыхает, встает, накидывает на плечи телогрейку, усаживается рядом с Вовкой, отбирая у него бычок на предмет докуривания.

Вовка в принципе – не возражает.

– Да бог его знает, – выдыхает в стылое осеннее небо свою порцию зловеще волнующихся клубов. – Давно у нас живет. Старики говорят, еще до войны прибился. Он больной, ты же видишь. А старые цыгане верят, что больной с богами говорит напрямую, его обижать нельзя. Вот и живет…

– С какими богами разговаривает? – почему-то неожиданно уточнил Вовка. – С вашими? Или так, вообще?

– Почему с нашими? – удивился в ответ Эдик. – Со своими. Любой человек только со своими богами говорить может. А какая разница, слушай, – вашими, нашими?! Он и своим богам пожалуется, – никому мало не будет. Они ж хоть и его, но – все равно боги…

– Да ну тебя, – махнул рукой Вовка и потянулся за пазуху за своими волшебными папиросами.