Игра снов

Поэт. Нет! Много раз я обретал уверенность, но через некоторое время она исчезала» как сон при пробуждении!

Дочь. Нелегко быть человеком!

Поэт. Послушай) Разве не Индра однажды послал сюда своего сына, чтобы тот слышал жалобы человечества?

Дочь. Верно! Как его приняли?

Поэт. Отвечая вопросом на вопрос: как выполнил он свою миссию?..

Дочь. Отвечая другим вопросом... Разве людям не стало лучше жить после того, как Он посетил землю? Отвечай правду!

Поэт. Лучше? ...Немного! Чуть-чуть!.. Но вместо того чтобы спрашивать, ты не хочешь открыть мне загадку?

Дочь. Хочу! Только зачем? Ты ведь мне не поверишь!

Поэт. Тебе поверю, ибо знаю, кто ты!

Дочь. Хорошо, я скажу!

На заре времен, да того как воссияло солнце, Брама, божественная первооснова, позволил Майе, матери мира, соблазнить себя, дабы размножиться. Это соприкосновение божественной первоматерии с земной стало грехопадением неба. Мир, жизнь» люди, таким образом, суть фантом, видимость, сон...

Поэт. Мой сон!

Дочь. Правдивый сон!.. Но чтобы освободиться от земной материи, потомки Брамы ищут лишений и страданий... Вот тебе страдание как избавление... Но эта потребность в страдании сталкивается с желанием наслаждаться, или с любовью... Теперь ты понимаешь, что такое любовь, с ее высочайшими радостями при глубочайшем страдании, самое сладостное в самом горьком! Теперь ты понимаешь, что такое женщина? Женщина, через, которую в жизнь вошли грех и смерть?

Поэт. Понимаю!.. А конец?

Дочь. Ты его знаешь... Борьба между болью наслаждения и наслаждением страдания... между муками раскаявшегося и радостями сладострастника...

Поэт. Значит, борьба?

Дочь. Борьба противоположностей рождает силу, как огонь и вода создают силу пара...

Поэт, А покой? Отдых?

Дочь. Молчи, тебе нельзя больше спрашивать, а мне отвечать! ...Алтарь уже разукрашен для жертвоприношения... цвета стоят на страже; свечи зажжены... на окнах белые простыни... у дверей еловые ветки...

Поэт. Ты говоришь это так спокойно, словно для тебя не существует страдания!

Дочь. Не существует? Я страдала всеми вашими страданиями, только в сотни раз сильнее, ибо мои ощущения тоньше...

Поэт. Излей свое горе!

Дочь. Поэт, сумел бы ты излить свое без единого лишнего слова? Твои слова когда-нибудь были способны сравняться с твоими мыслями?

Поэт. Ты права, никогда! Я был для самого себя словно глухонемой, и когда толпа с восхищением слушала мои песни, мне они казались просто шумом... видишь ли, поэтому я всегда стеснялся, когда меня превозносили!

Дочь. И ты хочешь, чтобы я?.. Посмотри мне в глаза!

Поэт. Я не выдержу твоего взгляда...

Дочь. Как же ты выдержал бы мои слова, если бы я заговорила на своем языке!..

Поэт. Но все-таки, прежде чем ты уйдешь, скажи: что причиняло тебе самые сильные страдания здесь, внизу?

Дочь. Мое существование; чувство, что мое зрение ослаблено глазами, слух притуплён ушами, а мысль, моя светлая воздушная мысль, запуталась в лабиринте жирных извилин. Ты видел мозг... какие кривые дорожки, какие узкие тропинки...

Поэт. Да, поэтому-то все праведники и мыслят криво!

Дочь. Злой, как всегда, злой, но вы все такие!..

Поэт. Как можно быть другим?

Дочь. Теперь я сначала отряхну прах со своих ног... землю, глину... {Снимает туфли и кладет их в огонь.)

* * *

Привратница (входит, кладет в огонь свою шаль). Можно, я свою шаль тоже сожгу?

Офицер (входит). А я свои розы, на которых остались лишь колючки! (Выходит.)

Расклейщик афиш (входит). Афиши пусть погибают, но сачок ни за что! (Выходит.)

Стекольщик (входит). Алмаз, открывший дверь! Прощай! (Выходит.)

Адвокат (входит). Протокол судебного процесса относительно бороды Папы Римского или снижения уровня воды в источниках Ганга. (Выходит.)

Начальник карантина (входит). Маленький взнос — черная маска, превратившая меня в мавра вопреки моей воле! (Выходит.)

Виктория (входит). Моя красота, мое горе! (Выходит.)

Эдит (входит). Мое уродство, мое горе! (Выходит.)

Слепец (входит, сует руку в огонь). Даю руку за глаз! (Выходит.)

Появляется Дон Жуан в инвалидной коляске.

Она и друг.

Дон Жуан. Поторопитесь, поторопитесь,жизнь коротка!

Выходят вслед за остальными.

* * *

Поэт. Я читал, что, когда жизнь близится к концу, все и вся проносятся мимо единой чередой... Это конец?

Дочь. Да, мой конец! Прощай!

Поэт. Скажи что-нибудь на прощание!

Дочь. Нет, не могу! Неужели ты думаешь, будто ваши слова способны выразить наши мысли!

Богослов (входит, в бешенстве). Бог меня дезавуировал, люди меня преследуют, правительство от меня отреклось, и мои коллеги меня высмеивают! Как я могу верить, если больше никто не верит... как я буду защищать Бога, который не защищает своих детей? Все это чушь! (Бросает книгу в огонь и уходит.)

* * *

Поэт (выдергивает книгу из огня). Знаешь, что это?.. Мартиролог, календарь с мучеником на каждой странице.

Дочь. Мучеником?

Поэт. Да, человеком, замученным до смерти за веру! Скажи почему?

Дочь. Ты думаешь, те, кого пытают, кто страдает, все те, кого убивают, чувствуют боль? Ведь страдание — это искупление, а смерть — избавление.

* * *

Кристин (с полосками бумаги). Я клею, я клею, пока не останется чего заклеивать...