Это случилось мгновенно. Мы едва успели выйти из ресторана через чёрный ход, который вёл в какой — то тёмный переулок, как грудь разорвало острой болью. Перед глазами потемнело, и резко подкосились ноги.
«Нашли, суки, всё — таки нашли!». А кто именно нашёл, не имело значения. У меня всегда было слишком много врагов, слишком много тех, кто готов продать душу Дьяволу, но расправиться с таким ублюдком, как я. И мне плевать, что рядом нет Арно, уже плевать, что я так и не увижу остекленевший взгляд Доктора. Важно только не уронить Викки, важно, чтобы она убежала, спряталась. Но она не уходит. Она что — то кричит, я чувствую её горячие руки на своей груди, снова ощущаю, как её охватывает паника… Или это уже меня? И я не могу разделить, чьё сожаление и страх сейчас окутывает моё тело вместе с холодом, проникающим в каждую клетку. Она боится, что я умру? Или это я сожалею, что не могу говорить? Только просить, требовать, чтобы ушла, убежала, спаслась. Я хочу сказать больше, намного больше, но слова застревают в горле, а губы повторяют только «Беги!». Она должна спастись. А иначе…Иначе я вернусь даже с того света, и достану всех, кто посмеет причинить ей зло.
Но она не уходит. В который раз эта упрямая девчонка поступает по— своему. Почему остаётся рядом? Почему на моё лицо капают обжигающие слёзы? Почему она просит смотреть на неё? Что она видит в моём взгляде? И почему её собственный пронизан страхом? И мне важно, мне жизненно необходимо выполнить её просьбу. Не отрывать от неё глаз, впитывать в себя её образ. Я хочу поднять руку, провести пальцами по мокрым щекам с тёмными разводами сажи, дотронуться до дрожащих губ…Такая красивая. Даже сейчас.
И тут же меня выгибает от дикой боли, когда Викки погружает в мою грудь пальцы, не отрывая от меня взгляда, удерживая ладонью моё лицо. Лучшая анестезия — тонуть в её глазах, продолжая чувствовать боль, но не придавая ей значения, когда она так близко, когда её дыхание ласкает моё лицо. Резким движением выдернула из меня пальцы вместе с пулей, и я проваливаюсь на мгновение в пропасть, чтобы снова вернуться, когда в очередной раз слышу, как она шепчет моё имя. Только удержаться на краю этой пропасти слишком сложно. Она тянет меня вниз, она зовёт хриплым голосом, обещая избавление от всех страданий. И я не хочу туда. Впервые я не хочу провалиться в забытье. Я не могу оставить свою девочку здесь одну. На расправу своим врагам. Но бездна сильнее, и вот я уже лечу вниз, падая, ощущая, как бьёт в лицо ледяной ветер, как стремительно замерзает тело, и холод проникает в вены, замораживая кровь, добирается до мяса, до костей, охватывает сердце, и ему всё труднее биться. Оно и не сопротивляется, медленно затихает…
Пока рот не наполняется какой — то жидкостью. Я не могу глотать, кажется, я в ней захлебнусь, но снова сквозь туман пробивается отчаянный шёпот, тихая мольба, переходящая в крик:
— Смотри на меня, любимый, пожалуйста. Рино. Мой Рино!
От удивления делаю глоток, распахивая глаза, я хочу, чтобы она повторила. Я хочу вскочить и встряхнуть её за плечи, требуя, чтобы она снова их произнесла. Потому что я не верю. Потому что мне нельзя верить в это. Не сейчас. Но я могу лишь глотать жидкость со вкусом её крови, ощущая, как медленно, очень медленно, но холод начинает отступать.
И пусть мне всё ещё трудно держать открытыми глаза, пусть веки кажутся неподъёмно тяжёлыми, пусть тело разрывается от боли, когда меня кто — то куда — то понёс, лёд продолжает таять, пока в голове громким набатом бьётся «любимый…любимый…любимый», пока я чувствую запах жасмина, будто окутывающий тончайшим покрывалом. Она всё ещё рядом. Всё ещё рядом.
Давно забытое ощущение — приходить в себя после того, как едва не умер. Я и забыл, каково это. Как ломает всё тело, как окружающий мир воспринимается словно за завесой густого тумана, глаза открыть не просто сложно, это невозможно. Я уступаю минутной слабости, оставляя безуспешные попытки поднять веки, и пытаюсь пошевелить хотя бы пальцами руки. С трудом, но всё же это удаётся, и вот уже неприятное, но такое необходимое покалывание проходит от кончиков пальцев вверх по руке, по груди, устремляясь вниз, к ногам. Да, Рино, ты самый живучий сукин сын на свете. Одному Дьяволу известно, что же всё — таки способно убить тебя, но, если ты до сих пор не сдох, то это что — то да значит. Как минимум, то, что кое — кому не повезло перейти мне дорогу. Тем более, таким недальновидным образом. И, я надеюсь, грёбаные твари позаботились о том, чтобы собрать свои манатки и уехать из страны, с континента, потому что охота на них начнётся с того момента, как я смогу произнести слово, чтобы вынести приговор. А охота, как хорошая игра, интересна только с умным соперником. Тем же, кто лишён мозгов, я предпочитаю давать достаточную фору.