Игра со Смертью

— Моя Девочка? — в миллиметре от моего приоткрытого рта, дразня, но не целуя.

Пальцы проникли в меня, заставляя вскрикнуть, и прогнуться навстречу ласке, слыша в ответ его сдавленный стон.

— Твоя Девочка, — обвивая сильную шею руками, притягивая к себе, царапая его спину.

* * *

Я никогда не думала, что счастье можно потрогать, я вообще не знала, что значит сутками напролет быть пьяной от дикой эйфории, от раздирающей радости, которую, казалось, я не могу вынести, такой острой она была. Мы погрузились друг в друга настолько, что внешний мир перестал существовать, жадно, алчно брали все то, чего у нас никогда не было. Такие простые вещи… которые другим могли бы казаться обычными, нас приводили в восторг. Впрочем, раньше у нас вообще ничего не было.

Теперь я жила в комнате Рино. Скорее, мои вещи там жили. Их перенесли в тот же день, когда мы впервые вышли из моей спальни, истощенные, голодные и пьяные от счастья и от беспрерывного секса.

Мы бывали везде, где только можно. Он возил меня по Асфентусу и за его пределы, не разлучаясь со мной ни на минуту. Особенно первые дни. Нам казалось, что если выпустим друг друга из поля зрения, то сойдем с ума от разлуки. Я никогда не видела его таким…таким…Господи. Неужели я говорю это о Рино …счастливым. И я с ума сходила от осознания, что всё это происходит наяву, потому что меня саму разрывало на части от дикого наслаждения проводить с ним столько времени. Жадно отнимать у прошлого те часы, минуты, секунды, что провела вдали от него. Бывали моменты, когда я плакала от счастья, свернувшись клубком на его коленях, чувствуя, как сильно он прижимает меня к себе, успокаивая, перебирая мои волосы, целуя руки, глаза, убеждая в своей любви. Я и не сомневалась. Как тогда, много лет назад, я ощущала ее каждой порой, вдыхала с его запахом, впитывала с его взглядами и прикосновениями.

Рино возил меня за собой повсюду: на встречи, приемы, просто по городу… Он встречался со своими партнерами, а сам не сводил с меня глаз, и я чувствовала эти взгляды кожей, вместе с участившимся дыханием и сумасшедшим желанием оказаться в его объятиях снова, прикасаться дико, жадно, оставлять на нем отметины, и чтобы он оставлял их на мне. Я нагло соблазняла его, провоцировала, сводила с ума, зверея от его реакции, видя, как сверкают его глаза, как трепещут ноздри, как он сжимает челюсти, обещая мне взглядом разорвать на части, как только доберется. Вседозволенность срывала все планки.

И Рино мог наплевать на всё, затащить меня посреди банкета, приема куда — нибудь, в любой угол, где мы могли побыть наедине и заставить извиваться под ним, кусать губы, взрываясь от наслаждения и зная, что там за стеной или в банкетном зале и, черт его знает где еще, Рино ждут партнеры, помощники, охрана, а он здесь, со мной, стоит на коленях между моих распахнутых ног и жадно погружает в мою пульсирующую плоть язык и пальцы, заставляя хрипеть от дикого оргазма, впиваясь ему в волосы дрожащими руками, а потом с невозмутимым видом возвращается к ним, чтобы бросать на меня наглые самодовольные взгляды, когда я, пошатываясь и поправляя прическу, выхожу из дамской комнаты или с лестничной площадки, чтобы продолжить вечер. Мы были похожи на сорвавшихся с цепи диких зверей, которых выпустили на волю. У нас была свобода. В полном смысле этого слова. Свобода во всем. И мы ее использовали, как могли.

Рино баловал меня, как ребенка, засыпая цветами и непрекращающимися подарками. Он делал все то, что не мог себе позволить тогда….и я с ума сходила, видя, как блестят его глаза, когда он застегивает на моей шее очередное колье, цепочку, серьги, любуясь, а мне хочется вопить, что ничего не нужно, что я счастлива, когда он просто дарит мне свою любовь. Когда улыбается для меня, когда ласкает взглядом, когда шепчет безумные слова на ухо, когда целует мою шею или зарывается в мои волосы, властно привлекая к себе. Но он говорил, что когда — то давно мечтал все это делать со мной. Представлял, как это — подарить мне хоть что — то. Такие простые желание у самого страшного смертоносного убийцы, которого боялись абсолютно все, кроме меня. Я боялась только одного — что это все скоротечно и слишком много вопросов повисли без ответов, но я откладывала их на потом.

Как удивительно видеть в диком хищнике всю эту нежность и заботу после того ада, что он на меня обрушил. Я простила ему всё, а, точнее, поняла, что мне не за что его прощать. Он не виноват. И я надеялась, что когда — нибудь он забудет о мести, отпустит прошлое… освободит Армана. Возможно, чуть позже мы сможем поговорить об этом.