Игра теней

Иерарх Сисел завершил молитву, обращенную к Мади Суразем, поблагодарил богиню за то, что она оберегала младенца и его мать во время родов. Тинрайт отметил, что иерарх выглядит усталым и встревоженным, — впрочем, кто из жителей Южного Предела сейчас выглядел иначе? Тень грядущего нашествия сумеречного племени висела над замком подобно грозовой туче, внушая страх даже тем, кто считал своим долгом изображать беззаботность и веселье. Мрачные предчувствия были не единственной причиной царившего в замке уныния. Многие жители уже начали ощущать нехватку съестных припасов, поскольку корабли заходили в гавань чрезвычайно редко, а беженцы, хлынувшие под защиту крепостных стен из окрестных городов и деревень, изрядно увеличили количество голодных ртов. Тинрайт, как положено поэту, мало беспокоился о хлебе насущном, но даже он сознавал, что весной в Южном Пределе может начаться настоящий голод.

Иерарх Сисел подошел к маленькому алтарю, возведенному специально для церемонии благословения. На большом каменном престоле горел священный огонь. Языки пламени вздымались вверх, от них под сводами храма вились струйки дыма.

— Кто принес этого ребенка, дабы вверить его милости богов? — задал вопрос иерарх.

— Я, — едва слышно ответила Анисса.

Иерарх кивнул.

— Неси его сюда, женщина.

К немалому удивлению Тинрайта, королева не понесла сама младенца к алтарю, а сделала знак няне следовать за собой. Когда они встали перед алтарем, Сисел раскрыл одеяльце, в которое был завернут новорожденный принц.

— Да пребудет с тобой плодородная земля Керниоса! — произнес он и помазал пятки младенца землей, стоявшей на маленьком алтаре в золотом сосуде.

— Да пребудет с тобой могучая рука Перина! — С этими словами иерарх поднял с алтаря большой крест, называемый Молотом, и коснулся им головы ребенка.

— Да пребудут с тобой глубокие воды Эривора, покровителя твоих предков, хранителя твоей семьи!

Сисел окунул пальцы в чашу с водой и окропил макушку ребенка. Младенец нашел это не слишком приятным и разразился плачем. На лице Сисела мелькнула едва заметная гримаса недовольства, но тут же исчезла, сменившись обычным непроницаемым выражением.

— Живи во славу всемогущих братьев и всех прочих богов, обитающих на небесах! — провозгласил он, сотворив знак Тригона. — Уповаю на то, что милость богов пребудет с тобой от первого до последнего вздоха, и нарекаю тебя именем Олин Алессандрос Бенедиктос Эддон.

Иерарх обвел глазами собравшихся.

— Кто заменит отсутствующего отца ребенка?

— Я, ваше преосвященство, — откликнулся Хендон Толли.

Анисса устремила на него сияющий взгляд, полный признательности. Глядя на нее, можно было подумать, что Хендон действительно является отцом младенца. В этот момент Тинрайт отчетливо осознал, что Элан — слишком мелкая добыча для Хендона Толли. Его притязания простираются гораздо дальше. Если король Олин не вернется в родной дом, его молодой жене понадобится покровитель и защитник. А кто подходит для этой роли лучше, чем молодой красивый лорд, уже взваливший на себя тяжкое бремя управления королевством?

Хендон Толли взял младенца из рук няньки и медленно обошел вокруг алтаря, словно представляя юного принца его будущим подданным, собравшимся в храме. Остальные семьи, даже самые богатые, проводили церемонию благословения у себя дома. До нынешнего дня всех детей, родившихся в семье Эддонов, вверяли милости богов в маленькой часовне Эривора. Огромный храм Тригона использовали для церемонии впервые. Любопытно, кому пришла в голову мысль провести ритуал с такой помпой, размышлял Тинрайт. Прежде он полагал, что обряд назначили, не дожидаясь приезда герцога Карадона, потому что близилась Кернейя, а давать ребенку имя в первые дни празднеств в честь повелителя Земли считалось дурной приметой. Теперь поэт не сомневался — Хендон Толли не стал ждать старшего брата, ибо хотел, чтобы все внимание было обращено на него одного.

Хендон Толли вторично обошел вокруг алтаря, подняв младенца над головой. Толпа, наблюдавшая за обрядом в благоговейном молчании, разразилась приветственными возгласами и аплодисментами. Особенно усердствовали Дарстин Кроуэл и прочие приспешники Толли. Правда, оглядываясь по сторонам, Тинрайт заметил на некоторых лицах — весьма немногочисленных — выражение с трудом скрываемого отвращения. Авина Броуна и кое-кого из старых придворных в храме не было; как видно, они сумели придумать благовидные предлоги для своего отсутствия. Тинрайт подивился их смелости; будь он знатным вельможей, он не стал бы сердить Хендона Толли.

Несколько мгновений спустя, когда иерарх Сисел произносил заключительную молитву, Тинрайт понял нелепость своих рассуждений. Он думает о том, как опрометчиво пропускать церемонию благословения, а сам при этом снабжает ядом любовницу Хендона Толли!

«Верно говорят, любовь это болезнь, лишающая человека рассудка», — вздохнул поэт, наблюдая за пришедшей в движение толпой.