Игра теней

Бриони сама не понимала, почему эта шутливая перебранка кажется ей такой забавной. Не обращая внимания на сердитые взгляды Эстир Мейквелл, она умирала со смеху. Они с Эстир наполняли бочки песком, дабы сделать опору более прочной. Эстир так и не преодолела изначальной неприязни к Бриони — точнее, к человеку по имени Тим, — так как лишний голодный рот, по ее мнению, ввергал труппу в новые расходы, а взамен приносил слишком мало пользы. Но в последнее время Эстир чуть смягчилась и порой удостаивала Бриони нескольких слов.

— По-моему, эти дурацкие шутки могут смешить только малых детей, — заявила Эстир, недовольно сдвинув брови. — Смотрю, по уму все вы недалеко ушли от неразумных младенцев, пачкающих пеленки и пускающих слюни. Правда, младенцы не умеют ругаться, в отличие от вас.

Это замечание вновь заставило Бриони расхохотаться. Несмотря на холод и тяжеленную лопату, уже набившую мозоли на ладонях принцессы, Бриони пребывала в прекрасном расположении духа. Она с удивлением подумала, что почти счастлива — впервые за долгое, очень долгое время. Тяжелые мысли и опасения не развеялись, но она сумела к ним притерпеться, как к застарелым недугам, уже не доставляющим прежних страданий.

Актеры ловко водрузили дощатые подмостки на бочки, наполненные песком, и закрепили их веревками. Бриони, как самая легкая, должна была взобраться на новую сцену и проверить ее на прочность. Когда девушка несколько раз высоко подпрыгнула и пробежалась туда-сюда, все убедились, что работа сделана на славу. Настал черед других приготовлений. Меньший из двух фургонов вкатили во двор и установили за сценой, дабы он служил гримерной, а также опорой для разрисованных задников. К крыше фургона приставили лестницу, и теперь она могла изображать горные вершины или заоблачные выси, откуда боги возвещают смертным свою волю. Бриони хлопотала, но то и дело устремляла взор в сторону настоящих гор, чьи вершины уже окрасились багровыми отблесками заката. Неужели там действительно обитают всевидящие боги, знающие все людские слова и деяния? По крайней мере, об этом ей твердили всю жизнь.

«Но Лисийя сказала, что боги давно погрузились в глубокий сон, — вспомнила Бриони. — По ее словам, они лишь изредка слышат нас и никогда не видят».

Странно было думать о том, что боги ослепли и позабыли о существовании рода людского, превратились в дряхлых стариков, целыми днями дремлющих на своих тронах, вялых и равнодушных ко всему.

«Если верить Лисийи, так оно и есть. А еще она сказала, что боги полны желания вернуться в мир».

Эта мысль заставила Бриони содрогнуться, хотя она сама не понимала почему. Чтобы отвлечься, она вместе с другими комедиантами принялась собирать камни и подпирать ими колеса повозки.

На обед хозяин таверны подал им рыбную похлебку в большом жестяном котле. Похлебка, против всех ожиданий, оказалась вкусной, хотя и чрезмерно острой. Насытившись, Бриони почувствовала тошноту, однако не из-за обилия пряностей, а от беспокойства, охватившего начинающую актрису. Двор таверны уже наполнялся зрителями, хотя представление должно было начаться лишь после того, как колокола городских храмов прозвенят «ночное благословение». До сих пор Бриони выступала лишь перед дюжиной сельских жителей, а сегодня вечером ей предстояло пленить своей игрой не менее сотни взыскательных горожан.

«Чего ты боишься, глупая девчонка? — спрашивала она себя. — Это испытание — сущая ерунда по сравнению с теми, что уже выпали на твою долю. Ты сражалась с демоном, ты вырвалась из замка, захваченного врагом. Ты много раз играла роль королевы — или принцессы-регента, — и многочисленные зрители оставались довольны. Если сегодня ты не сумеешь угодить публике, тебе ничего не угрожает. Твоя голова не упадет с плеч, а ведь твоя жизнь столько раз висела на волоске. — Бриони вспомнила о Хендоне Толли, и кулаки ее невольно сжались от гнева. — День, когда этот негодяй взойдет на плаху, будет самым сладостным днем в моей жизни. Пожалуй, я сама возьму в руки топор и нанесу удар».

Родственники Бриони, ее фрейлины и наставники нередко сокрушались о том, что принцесса растет настоящим сорванцом, хотя девочка никогда не отличалась кровожадностью. Однако ненависть принцессы к Хендону Толли была такой жгучей, что заставляла ее измышлять для врага самые жестокие наказания.

«Помимо всего прочего, я должна расквитаться с Толли ради Шасо, — сказала она себе. — Мой преданный друг мертв, и я не могу вознаградить его за страдания, перенесенные по моей милости. Я могу только отомстить за него».