– Так-то лучше. А то взяли моду: показывают по телевизору деда, совсем сивый как лунь, а все – Борис… А то – академик, лауреат, министр… И тоже – Андрей… Кличут как несмышленышей каких…
– Принято сейчас так.
– Кем принято? Не по-русски это, взрослого человека без отчества величать.
Есть у тебя отчество – пусть поминается родитель твой, живой ли, усопший, а не сирота ты на этом свете, не из пробирки взялся, сын отца и матери… А у того – свой отец был, а у того – свой… Разумеешь? Есть у тебя отчество, знать, есть и Отечество. Чайку с дороги выпьете?
– С благодарностью.
– То-то. Год нынче холодный, лютый. А весна, глядишь, дружной будет… Так, значит, писателем работаешь?
– Журналистом. Статьи пишу.
– И много платят за то?
– Когда как.
– Видать по одежке, не сильно хлебно сейчас журналистом-то быть. Да и почета того нет. Раньше как из области журналист приедет – все по струнке вытягиваются: известно, пропечатает что худое в газете, так и с должностью, и с партбилетом распрощаешься… А уж из первопрестольной на моей памяти всего-то раз наезжали, так все районное начальство разом с городским вокруг хороводы водило, только что петухами не пели… А сейчас: что хочешь, то и пиши… Все одно никому дела нет. Потому как врут журналисты. То, читаешь, кошка человечьим языком заговорила, то – барабашки по квартирам загуляли… Карикатуры такие рисуют – смотреть совестно… Да и о политике о той: одни – одно пишут, другие – другое, да все не честно как-то, с вывертом, с издевкою… Злые все стали друг к дружке, как собаки… Все обещают, и все врут, врут… Изверились люди.
– Раньше честнее было?
– Понятнее. Да и притерпелись… Знаешь, как говорят – свой навоз не пахнет. – Надежда Карповна встрепенулась:
– Да что ж это я, заболтала вас совсем… Самовар, чай, подошел… Пошли-ка в учительскую, там и потолкуем…
В учительской накрыт стол. Хлеб нарезан большими ломтями, сало, огурцы.
– А вот и картошечка поспела… Чем богаты. Угощайтесь.
И я, и Гриша Ларин были готовы… На Руси «чай» – понятие особое…
Включает и хлеб, и соль, и водочку, и разговоры неспешные… Одним словом – «чай».
Открываю сумку, извлекаю «столичные гостинцы»: московскую сырокопченую, банку лосося, шпроты, ну и, конечно, кристалловскую…
Разлили по полной в граненые лафитнички:
– Ну, со встречей… Со знакомством…
Василий Игнатьевич, главред «Светлого пути», поднес к губам стаканчик осторожно, придерживая ладонью за донышко, руки заметно подрагивали…
Недоопохмелился, видно, с утра, бедолага… Зажевал корочкой, чуть посидел, просветлел лицом…
– А вы Карповну-то, ребят, не шибко слушайте… Нажалуется она, наплачется… Не знаю как где, а мы тут – ничего живем… Земля родит, огороды у всех… Ничего… Да и голова у нас районный – мужик что надо, соображает…
Дороги – видали какие?
– Ты, Игнатьич, как рюмку примешь – так сразу хвастать!
– Чего – хвастать? Разве не так? Надежда Карповна усмехнулась хитро:
– Это у нас завсегда: приезжих сторожиться да себя нахваливать! Абы чего не вышло… Идеологический работник…
– Да чего ты, право… «Идеологический…» А Зуева, что пиломатериалы крал, кто, не мы расчехвостили?
– Ну прямо герой труда… Смотри не запались на скаку-то.
– Вот так, мужики… Видали… Не баба – язва!.. В глаза говорю, хотя и родня мне.
– А у нас в Пречистом все всем родня… Седьмая вода на киселе…
– Ну как пошла, с морозцу-то? – Игнатьич глянул на меня скоро, беспокойно перевел глаза на Ларина, снова – на меня… – По второй?
– По второй.
– А вообще-то Василий прав. В Пречистом мы еще ничего – везунчики… Слава Богу, что под Чернобыль попали… – произносит Надежда Карповна.
Сначала я решил, что ослышался:
– Под радиацию?..
– Ну так, под нее. Еще в восемьдесят седьмом денег району отвалили: на них и школу отремонтировали, и дороги те провели. А то ведь были глушь глушью, на танке к нам по весне да по осени не проползешь… А сейчас без «гробовых» – вообще хоть смертью помирай: зарплат за полгода не плотют… У колхозных, у тех вообще продукты не берут: заморские дешевле обходятся… А вообще-то от хозяина зависит… Кто крутится – тот и живет, а у ленивых – оно завсегда «зубы на полке»…
– Так, по-твоему, что, люди дурня валяют? Поутру – все на работу бегут, а как зарплату получать – что? Кукиш с маслом! – не соглашается Игнатьич.
– Не перевирай. Я ж говорю – от хозяина! Возьми веденеевский колхоз – не нарадуются!
О Веденееве я уже слышал. В трех районах и в областном Велереченске есть магазины – их так и называют, «веденеевские». Отовариваются в них охотно: продукт дешевле, свежее… Да и с землей колхозу повезло: чистая от радиации, голландцы специально приезжали, замеряли, потом соглашение подписали: маслозавод и сыродельню строить. Колхоз, правда, уже не колхоз – акционерное общество, и хозяин ему – Константин Васильевич Веденеев, тридцати девяти лет…
– А за кого, к примеру, тот Веденеев проголосует? – спрашиваю я.
– Известно за кого… За коммунистов. И все село его также – две с половиной тыщи душ.
– А не забоится? Ну как раскулачат?