- Тебя избивала мать или отчим насиловал каждую ночь? А может, над тобой издевались в школе? Или нет? Какое у тебя оправдание? – требовательным голосом спрашиваю я.
- Замолчи, Ада. Ты не хочешь умереть здесь. Поэтому, замолчи! – строгим тоном отвечает она.
Я вижу, что ей с трудом удается держать себя в руках. Но мне уже не остановиться. Я хочу добить ее, довести до предела. Пусть ей хоть немного станет также больно.
- Запугивание, ограничение других в свободе, получение удовольствия от чужих мучений, помешанность на оружии. Я знаю, чем ты больна, София. Знаю, – произношу я едким тихим голосом.
Она садится на корточки передо мной. Теперь, мы смотрим друг другу в глаза.
- Знаешь… Другие ненавидят, когда я ставлю им диагнозы. Но я поставлю еще один.
Она хватает меня за волосы, но я продолжаю говорить.
- У тебя садистическое расстройство личности. Ты никакой не гений, София. Ты такая же больная, как сотни других убийц.
Я выплевываю слова ей в лицо.
За волосы она тянет мою голову, разворачивая лицом к себе. Смотрит на меня своими безумными сверкающими темными глазами, белки которых налиты кровью.
Ей нравится смотреть, как натягивается кожа на моем лице, и поэтому она тянет еще сильнее. Видеть удовольствие на ее лице мне совсем не страшно. Я достаточно увидела за сегодняшний день.
Она может снять с меня скальп, выдавить мне глаза, отрезать по очереди пальцы, засунуть дуло пистолета в рот и выстрелить. Но ничего из этого не станет хуже всплывающих перед глазами картин.
Сегодня у смерти было мое лицо, тихо подкрадывающейся из-за закрытой двери с ножом в руке. Она принимала мой облик, мы становились с ней единым целым, да так сроднились, что в итоге победили.
Но она не отпускает меня, засела в голове и шепчет о незавершенной игре. Мы научились слаженно работать. Поэтому, я, не подавая вида, достаю правой рукой, спрятанный под бедром окровавленный нож. В последний раз смотрю в ее сумасшедшие глаза и на дрожащий от удовольствия подбородок, а затем резко ударяю ее ножом, целясь, впервые за день, в самое сердце. Она почти сразу разжимает из рук мои влажные волосы, раскрывает рот и падает.
- Не стоило подходить так близко, – процеживаю я хриплым голосом.
26 глава
Мы попадаем в пробку, когда оказываемся в горной местности с узкими извилистыми дорогами.
Из-за царящей в машине тишины мне начинает казаться, что я оглохла. Я уставилась на панель с электронными часами и жду, когда наступит следующая минута, а затем следующая.
Неожиданно Макс открывает свое окно, и различные звуки наполняют наше авто: звуковые сигналы автомобильных клаксонов, шум ветра, голоса людей и даже лай собаки.
Удивленная последним, я оборачиваюсь и вижу, что в иномарке позади на переднем сидении сидит лабрадор. Он высунул свою мордочку в наполовину открытое окно и дышит, высунув на бок язык, изредка выражая свое желание оказаться снаружи негромким лаем или повизгиванием.
Когда Макс замечает мой интерес, он опускает стекло и слегка кивает мне в его сторону.
Моя голова оказывается снаружи. Горный ветер обдает лицо прохладой и спутывает длинные волосы, часть которых прилипает к губам и оказывается в приоткрытом от восторга рте. Я делаю такие глубокие вдохи, что все внутри заполняется холодным воздухом. Что-то в груди даже начинает больно щемить, но я не останавливаюсь, продолжая делать глубокие вдохи.
Неожиданно раздается голос Макса и мне приходиться вернуться назад.
- Ты любишь собак?
Услышав вопрос, я начинаю светиться, потому что мое сердце переполнено любовью к этим созданиям с добрейшими глазами, бесконечной преданностью и виляющими при виде хозяина хвостами.
- Люблю. А ты?
- Люблю, но после того, как похоронил три года назад Малыша, больше не хочу заводить животных, – с грустью в голосе произносит Макс.
- Каким он был? – спрашиваю я.
- Огромный мохнатый пес. Он был реально громадной глыбой! - заявляет сосед.
Его грустная улыбка напоминает мне о Марке.
- Я понимаю, о чем ты говоришь.
- У тебя тоже была собака? – спрашивает Макс.
- Нет. Но у меня, как и у всех людей, были потери.
- Ты сейчас про игру?
- Когда они умерли, я начала держаться за тех, кто у меня еще остался. Тряслась за родителей каждый раз, когда они уходили из дома. Из-за этого страха я не хотела заводить новых знакомств. Прямо, как ты, животных.
Те, кому посчастливилось застать на лице Макса эту сочувствующую улыбку - настоящий счастливчик. Редко встретишь кого-то настолько искренне сопереживающего, и так сильно проникшегося твоей личной трагедией. Иногда кажется, что он считает себя ее частью.
- Я бы заплакала, но на душе подозрительное спокойствие, – тихо говорю я.
- Может быть, это затишье перед бурей? - Макс ухмыляется, хлопая ладонями по рулю.
- Не может быть.
- И даже то, что быть не может, однажды тоже может быть.
Я хочу нахмуриться, но легкий смешок вылетает из меня, словно бабочка, освободившаяся от кокона.
- Потрясающе! - восклицает Макс.
- Что? - я, как маленький ребенок, смотрю по сторонам в поисках чего-то необычного.