Игра в бисер

Но важнейшее значение для развития Кнехта имеет его миссия в бенеднктинской обители Мариафельс. Гессе не религиозен, христианство, в лучшем смысле этого слова, для него категория общечеловеческая и этическая, он воспринимает его как «историю и совесть». Монастырь Мариафельс показан не как оплот религии, а как одни из последних оплотов духовности в «миру», как лучшее место для касталийца за пределами Провинции. Здесь начинается ученичество Кнехта у историка – отца Иакова[3]. Прообразом этого героя послужил швейцарский историк культуры Якоб Буркхардт (1818–1898), идеи которого оказали влияние на самого Гессе, но значение образа патера Иакова много больше, чем просто отражение факта из биографии писателя. Под влиянием Иакова Кнехт впервые задумывается об историзме, о соотношении истории государства и истории культуры, впервые постигает, что живая история вовсе не подчиняется абстрактно-логическим законам разума и не исчерпывается историей идей. «Пусть тот, кто занимается историей, наделён самой трогательной детской верой в систематизирующую силу нашего разума и наших методов, но, помимо этого и вопреки этому, долг его – уважать непостижимую правду, реальность, неповторимость происходящего», – учит Йозефа отец Иаков. Гессе приходит здесь к признанию необходимости исторического взгляда на вещи, хотя и не идёт дальше этого признания.

Итак, с помощью занятий историей Кнехт увидел истинное место Касталии, её временность и относительность, потому что отчуждение её от мира – трагическая ошибка. «Игра игр» – всего лишь игра, имеющая в лучшем случае педагогическое значение. Страна интеллекта – крошечная частица вселенной, пусть даже самая драгоценная и любимая. Касталия была создана когда-то и должна погибнуть, поскольку она почти перестала выполнять даже то немногое, ради чего её создали, – свою педагогическую миссию. Писатель не приемлет отрыва духовной элиты от жизни общества. Он критикует Касталию устами «идеального касталийца», и эта критика вновь обращена к нашей современности.

Наука и искусство хиреют и чахнут в изоляции от живой жизни, без осмысления и смысла, какой бы утончённости и виртуозности ни достигли их представители. Более того, самое их существование оказывается под угрозой. Пока касталийцы затворнически трудятся в своих библиотеках и архивах, играют в свои великолепные игры, общество, от которого они уходят всё дальше, может счесть свою Касталию бесполезной роскошью. «Игра в бисер» – роман-предостережение всей западной цивилизации XX века. Ещё в юношеском стихотворении вставало перед Кнехтом страшное видение – последний мастер Игры:

Но нет их больше, нет ни тайн, ни школ,
Ни книг, былой Касталии… Старик
Покоится, прибор держа в руке,
И, как игрушка, шарики сверкают,
Что некогда вмещали столько смысла…

Дом уже горит, утверждает Кнехт в своём послании членам Коллегии, и наш долг «не заниматься анализом музыки или уточнением правил Игры, но поспешить туда, откуда валит дым». При этом, говорит дальше Кнехт, ни в коем случае нельзя допустить предательства по отношению к лучшему в Касталии – по отношению к духовности, интеллектуальной честности, к поискам смысла. «Трусом назовём мы того, кто уклоняется от трудов, жертв и опасностей, выпавших на долю его народа, – говорится в том же послании. – Но трусом и предателем вдвойне будет тот, кто изменит принципам духовной жизни ради материальных интересов, кто, например, согласится предоставить власть имущим решать, сколько будет дважды два».

Кнехт напоминает Коллегии, что «Magister Ludi» означает не только «Магистр Игры», но и просто «школьный учитель». Самая важная задача, считает Кнехт, а вместе с ним Гессе, – это воспитание молодого поколения, и не в Касталии, не среди элиты, а в «миру». Передача молодым людям благородных традиций, наделение их подлинной духовностью – вот путь к спасению страны интеллекта. Кнехт покидает Касталию, которую он так горячо любит.

Йозеф Кнехт – программный герой, он и духовен и деятелен. В нём одном воплотились все «пары» героев Гессе: Галлер и Пабло, Нарцисс и Гольдмунд и другие. Кнехт слишком богат и многосторонен, чтобы удовлетвориться призрачным существованием в Касталии. Я жажду действительности, говорит Кнехт, я не только касталиец, но и человек. Кнехт становится наставником сына Дезиньори, ибо, по его мнению, воспитание даже одного настоящего, способного действовать человека важнее прекрасной, но бесполезной Игры в бисер.