Игра в бисер

– У меня такое ощущение, – сказал он своему другу Тегуляриусу, в заключение пылкого похвального слова Вальдцелю и Касталии, – у меня такое ощущение, будто я все проведённые здесь годы жил во сне, счастливо, но не сознавая этого, и будто я только теперь пробудился и вижу всё остро, чётко, убеждаясь в реальности своего счастья. Подумать только, два года, что я провёл на чужбине, могут так обострить зрение!

Отпуск вылился для него в праздник, особенно игры и дискуссии с товарищами в кругу элиты Vicus lusorum, встреча с друзьями, вальдцельский genius loci.[54] Но только после первого приёма у Магистра Игры это высокое упоение смогло осуществиться сполна, а до тех пор к радости Кнехта примешивалась доля боязни.

Magister Ludi задал ему меньше вопросов, чем Кнехт ожидал; едва упомянул о начальном курсе Игры и о работе Йозефа в музыкальном архиве, и только об отце Иакове, казалось, мог слушать без конца, всё вновь и вновь расспрашивая о нём самым подробным образом. Им и его миссией у бенедиктинцев довольны, даже очень довольны – Кнехт заключил это не только по чрезвычайной ласковости Магистра, но, пожалуй, ещё более по встрече с господином Дюбуа, к которому Магистр отправил его сразу по окончании приёма.

– Дело своё ты сделал отлично, – заявил тот и, усмехнувшись, добавил: – Поистине, я не проявил тогда должного чутья, когда не советовал посылать тебя в монастырь. Тем, что ты, кроме аббата, привлёк на нашу сторону великого отца Иакова и заставил его изменить к лучшему мнение о Касталии, ты достиг многого, очень многого, больше, чем кто-либо смел надеяться.

Спустя два дня Магистр Игры пригласил Кнехта вместе с господином Дюбуа и тогдашним директором вальдцельской элитарной школы, преемником Цбиндена, к обеду, а во время беседы после трапезы как-то незаметно явился и новый Магистр музыки, затем Архивариус Ордена, ещё два члена Верховной Коллегии, один из которых после того, как все разошлись, пригласил Йозефа зайти в дом для гостей и долго беседовал с ним. Именно это приглашение впервые зримо для всех выдвинуло Кнехта в самый узкий круг претендентов на высшие должности и создало между ним передним слоем элиты барьер, который он, Кнехт, внутренне пробуждённый, стал весьма явственно ощущать. Пока, впрочем, ему предоставили четырехнедельный отпуск и официальное разрешение останавливаться во всех гостиницах Провинции, обычно выдаваемое касталийским чинам. Хотя никаких поручений на него не возложили, не обязав даже отмечаться, он всё же заметил, что сверху за ним наблюдают, ибо, когда он действительно совершил несколько поездок и небольших путешествий, в том числе в Койпергейм, Хирсланд и в Восточноазиатский институт, его повсюду немедленно приглашали к высшим должностным лицам. Он и в самом деле за эти несколько недель перезнакомился со всеми членами руководства Ордена, большинством Магистров и преподавателей курсов. Не будь этих весьма официальных приёмов и знакомств, поездки Кнехта означали бы для него поистине возвращение в мир студенческой вольности. Но он ограничил себя, прежде всего ради Тегуляриуса, тяжело переживавшего каждый отнятый у него час, а также и ради Игры, ибо ему было весьма важно принять участие в новейших упражнениях и познакомиться с новыми проблемами, в чём Тегуляриус оказывал ему неоценимые услуги. Другой его близкий друг, Ферромонте, принадлежал теперь к окружению нового Магистра музыки, и с ним Кнехту за все каникулы удалось повидаться всего два раза; он застал его увлечённым своей работой, ушедшим в решение важной музыковедческой задачи, касавшейся греческой музыки и её новой жизни в танцах и песнях балканских народов. Ферромонте охотно рассказывал другу о своих последних открытиях и находках: они относились к эпохе постепенного упадка барочной музыки, примерно с конца восемнадцатого столетия, и к проникновению нового музыкального материала из славянских народных мотивов.

Однако большую часть праздничного каникулярного времени Кнехт уделил Вальдцелю и Игре; с Фрицем Тегуляриусом он проштудировал его записи семинарских занятий, проведённых Магистром на двух последних семестрах для особенно одарённых студентов, и снова, после двухгодичного перерыва, вживался в благородный мир Игры, магия которой представлялась ему столь же неотъемлемой от его жизни, как магия музыки.

Только в самые последние дни отпуска Магистр Игры снова заговорил о миссии Йозефа в Мариафельсе о том, что ждёт его в ближайшем будущем, о его задачах. Сначала в тоне непринуждённой беседы, затем всё серьёзней и настойчивей рассказывал ему Магистр о плане Коллегии, которому большинство Магистров и господин Дюбуа придают особое значение, а именно: об учреждении в будущем постоянного представительства Касталии при Апостолическом Престоле в Риме.