Игра в бисер

Почет, которым пользовался Магистр, и неприязнь к его «тени» взаимно уравновешивались. Бертраму вслед неслись проклятия и пожелания всяческих бед, невзирая на то, что пострадать от этого должен был сам Магистр. Днем позже из уст в уста передавался рассказ о том, будто Магистр призвал к своему одру заместителя и двух старост элиты, заклиная их хранить мир, чтобы не сорвать праздник, еще через день поползла молва, будто бы Магистр продиктовал завещание и сообщил Верховной Коллегии имя человека, которого он желал бы видеть своим преемником. Назывались даже имена. С каждым днем, вместе с известиями об ухудшении состояния больного, множилось и число слухов, и как в торжественном зале, так и в гостиницах заметно падало настроение, хотя никто не позволил себе, не дождавшись окончания Игры, покинуть Вальдцель. Над праздником нависла мрачная туча, однако, несмотря на это, внешне все развивалось по заранее намеченному плану, хотя о радостном подъеме, столь характерном для ежегодных Игр и обычно ожидаемом всеми присутствующими, разумеется, уже не могло быть и речи. А когда в предпоследний день Игры создатель ее, Магистр Томас, навеки закрыл глаза, Верховной Коллегии не удалось избежать распространения этого известия, и, как ни странно, кое-кто из участников с облегчением воспринял подобное разрешение запутанной ситуации. Ученика Игры и особенно элита, хотя им и не было дозволено до окончания Ludus sollemnis надеть траурные одежды и прервать строго предписанное чередование игровых действий и медитаций, единодушно отметили, последний торжественный акт и праздничный день как день траура по усопшему, окружив Бертрама, измученного бессонницей, бледного и все же продолжающего с полуприкрытыми глазами руководить Игрой, атмосферой ледяного недоброжелательства и одиночества.

Иозеф Кнехт, связанный через Тегуляриуса с элитой и как опытный мастер Игры чрезвычайно остро ощущавший подобные течения и настроения, все же не поддался им и, начиная с четвертого или пятого дня, даже запретил своему другу Фрицу отягощать его сообщениями о болезни Магистра. Отлично понимая и чувствуя, какая трагическая тень легла на празднество, он с глубокой скорбью думал о Магистре, со все возраставшей неприязнью, однако и с сочувствием, – о его «тени», словно бы осужденной умереть вместе со своим повелителем; но в то же время он стойко противился всякому воздействию на себя как правдивых, так и вымышленных сообщений, никому не позволял нарушить свою предельную концентрацию и с радостью отдался течению прекрасно построенной Игры, переживая торжество, вопреки всем треволнениям и мрачным слухам, в состоянии серьезном и возвышенном. «Тень» – Бертрам, к счастью, был избавлен от непременного в подобных случаях приема поздравителей и официальных лиц, традиционный День Радости студентов Игры также был отменен. Как только отзвучал последний такт торжественного музыкального финала, Верховная Коллегия объявила о смерти Магистра, и в Vicus lusorum начались дни траура, которого строго придерживался и живущий в гостевом флигеле Иозеф Кнехт.

Обряд похорон Магистра Томаса, чью память и поныне глубоко чтят потомки, был совершен с обычной для Касталии скромностью. «Тень» – Бертрам, напрягая последние силы, до конца сыграл свою немалотрудную роль. Осознав свое положение, он испросил себе отпуск и удалился в горы.

В селении адептов Игры, да и во всем Вальдцеле, воцарился траур. Можно предположить, что никто не поддерживал близких, определенно дружественных отношений с покойным Магистром, но его превосходство, чистота и благородство помыслов, вкупе с выдающимся умом и совершенным чувством формы сделали из него правителя, какие в демократически устроенной Касталии не так уж часто встречаются. Им можно было гордиться. По видимости чуждый страстям, любви, чувству дружбы, он с тем большим правом мог служить идеалом для юношества, и его достоинство, княжеская осанка, кстати, принесшая ему ласково-ироническое прозвище «сиятельство», обеспечили ему с годами, несмотря на известный отпор, несколько особое положение в Высшем Совете и на заседаниях Воспитательной Коллегии. Разумеется, в Вальдцеле сразу же разгорелись споры о кандидате на высокий пост, и нигде они не велись так горячо, как среди элиты. После отъезда «тени», падения которой так добивался и в конце концов добился этот круг, элита, проголосовав, временно разделила функции Магистра среди трех лиц, разумеется, только функции, касающиеся внутренних дел Vicus lusorum, а никак не официальные, являющиеся прерогативой Воспитательной Коллегии. В соответствии с обычаями, пост Магистра Игры не должен был оставаться незамещенным более трех педель. В случаях, когда умерший или убывающий Магистр оставлял после себя уже определенного преемника, не имеющего соперников, пост его замещался немедленно после первого же пленарного заседания Верховной Коллегии. Однако на сей раз дело грозило затянуться.

Во время траура Иозеф Кнехт несколько раз заговаривал со своим другом о закончившейся Игре и обо всем омраченном празднестве.