Игра в диагноз

Борис Дмитриевич пошел в палату и, изображая железного человека, лег, раскрыл книгу и уперся в нее невидящими глазами. Наверное, когда он перестал себя возбуждать хождениями, разговорами, начали действовать лекарства, он стал немножко затормаживаться, или, как принято говорить сегодня у врачей, — загружаться. Но книгу держал прямо на груди, перед лицом. Стали мелькать стройные обрывки разорванных мыслей. Как принято сегодня говорить у врачей, неадекватных мыслей.

«Наверное, хорошо стать всем сытее, чтоб добрее быть. Надо просто всем улучшиться. А то все спорт да спорт. Это ли путь к истине? Лень думать.

Чтоб человечество в биологическом смысле улучшилось, не ухудшилось, выжило, стоило бы всех перемешать. Полностью перемешать. Создать межматериковые популяции, а потом опять всех перемешать.

Долго? Но, чтобы выжить, можно и не торопиться.

Без этих спортивных движений… Единственный выход — любовь. Здесь все целесообразно и красиво. Смысл, во всяком случае, есть».

В палату вошла Тамара. Он, не понимая уже толком, что происходит, сумрачно посмотрел на нее и что-то пробормотал. Наверное, по какому-то другому поводу. Мальчик-сосед улыбнулся и вышел из палаты.

— Идеал — человек разумный. Если он разумный — интеллигент и красивее и моложе… Сколько лет тебе?

Тамара ничего не поняла.

— Что ты говоришь?

Но он опять, по-видимому, отключился:

— Женщина только физического труда и женщина интеллектуального образа существования — вторая выглядит моложе… При прочих равных… А и у нее физический труд — магазин, плита, уборка, дети, и еще Блок, Тютчев, Пастернак, Шекспир. Да. У детей еще другие занятия, — водить их надо. И болтовня светская — силы уходят. А деньги те же.

— Что ты бормочешь? Я ничего не понимаю.

— Сколько тебе лет? Ты, чуть время есть, с книгой завалишься. Ура — тахта! Вот и моложе.

— Боря, ты уже под балдой. Но тебе еще рано. Сейчас тебя повезут. Удачи! До встречи.

— Кто сказал?

— Чудак. Я ж реаниматор. Все сама знаю и вижу.

Борис уже окончательно пришел в себя, но осталась все та же неадекватная искривленная легкость мысли.

— Какие таланты пропадают в провинции!

— Какие мужчины в столицах гниют! Отдаю долг — брудершафт без рюмки, но с поцелуем.

Тамара наклонилась над кроватью, поцеловала его, еще раз пожелала удачи и ушла.

Он смотрел вслед, изучал походку, прислушивался к шагам. У них была своя мелодия, не соответствующая движениям тела. Нет, со спины диагноз не поставишь.

Сосед сохранял мрачность, несмотря на большое количество еды, столь вожделенной и запретной, которую сын ему все же принес, а он с наслаждением ел, все время ел. Хотя и существует точка зрения, что чем люди сытее, тем добрее, сосед Бориса Дмитриевича не потеплел, буркнул нечто о врачах, пользующихся служебным положением: женщины ходят к ним в любое время.

Юный сосед, уже опять сидящий на своей кровати, сказал, что везут каталку, — и спросил, нет ли каких поручений.

— Откуда знаешь, что везут?

— Послушайте. Я слышу стук колес.

Борис Дмитриевич криво усмехнулся, подумав, Что юноша этот, наверное, сказал так случайно, а не цитировал Пушкина. Но экипаж был уже подан прямо в палату, он перебрался на него, и они поехали.

В коридоре он по сторонам не смотрел, а нелепо думал, что Пушкин был прост, умен и гениален. Но тут Борис почувствовал запах духов Тамары, она приветственно махала ему рукой, сидя на своем уже привычном диванчике.

То ли ему показалось, то ли она действительно была бледновата… Но для диагноза у него все еще не накопилось достаточно информации.

12

Каталку ввезли в лифт. Лифтерша стала ругать сестер, что долго без толку звонили, что не так ввезли, что громко закрывают двери. Девочки, очевидно, были приучены к этим шумовым феноменам, эффектам, этим сопровождениям вознесения в операционную и с привычным равнодушием молчали, заученно не прислушиваясь к грохочущему словесному мусору. К сожалению, больные с этим раньше не встречались, и Борис Дмитриевич в качестве больного, а не своего человека здесь, переживая весь этот речевой камнепад, чувствовал себя виноватым и не знал, как реагировать.

Сегодня он не был резвым и подвижным в мыслях — пока придумывал реакцию, лифт остановился, двери открылись, и его повезли по коридору в операционную.

В операционной никого не было, и даже стол для инструментов еще не был накрыт. Информации о местном населении столько же, сколько о Тамариной болезни. Никого нет. Наверно, у местного населения столько же информации и о нем.