Игра в гестапо

Профессор Неелов оскорбился бы до самых кончиков седых бакенбард, узнай он об истинной и отнюдь не филологической причине моих стараний. Он-то и не подозревал, что моя докторская диссертация была не целью, но средством – средством получить спецсеминар и бросить целую группу студентов на сортировку добытых мной текстов. В те времена мне нужно было прилежание второкурсников, и я его получил. Пятнадцать пар рук и пятнадцать юных мозгов, сами того не зная, открывали мне путь к кондратьевским камушкам, пребывая в полной уверенности, будто они своими ручонками и своими извилинами двигают науку. Я задал им алгоритмы, и из пятисот сорока страшилок студенты отбраковали более трех четвертей, оставив в моем распоряжении сто двадцать четыре текста. Больше половины из них гарантированно принадлежали самому Кондратьеву, остальные располагались в непосредственной близости от первоисточника либо, на худой конец, гносеологически были с этим первоисточником связаны. Ушли в брак все тексты, чье семантическое поле накрывало либо отдаленное от нас географическое пространство – будь то Африка или Чукотка, либо пространство намеренно микшированное, лишенное той или иной адресности… Ох, простите, я чрезмерно увлекся терминологией, вам, боюсь, не очень легко меня воспринимать. Ну, если совсем просто: были отброшены те страшилки, из которых нельзя было вычленить ни малейшей подсказки. Например, текст «Маленький мальчик валялся во ржи»… признан был мной бесперспективным хотя бы потому, что реалия «комбайн» была не характерна для урбанистического пейзажа, а я был уверен: наследство Кондратьева спрятано где-то в черте города…

После того как вся черновая работа была сделана, я продолжил уже селекцию самостоятельно, без помощи спецсеминара. Чем ближе к разгадке, тем больше вопросов могло появиться у студентов. Поэтому я выставил им всем зачеты по практике и отпустил на ловлю безобидного туристского фольклора. Теперь мне уже пришлось взять в подручные известных вам двух молодцов из другого потока, у которых никаких вопросов ко мне возникнуть бы не могло. В принципе. Им с головой хватало изучения немецкого по методике… как ее… Ильзы Кох и под моим чутким руководством… Первый мой подход, к сожалению, результатов не дал. Я, видите ли, решил, будто среди сотни описанных в стишках эпизодов умерщвлений есть хоть один реальный, который и наведет меня на след. Допустим, трагический сюжет с октябрятами, попавшими под трамвай, имей он место в действительности, давал бы ниточку к водителю, к трамвайному депо, к кладбищу, наконец. Увы, гипотеза оказалась в конечном итоге ошибочной, и я ее отбросил… Не буду утомлять вас описаниями своих теоретических просчетов и практических ошибок, которые стоили мне времени, нервов и денег. Главное – что я все-таки пришел к выводу, первоначально казавшемуся мне слишком поверхностным и потому неверным. Разгадка коренилась в тех двух десятках стихотворных произведений, где, помимо примет антуража, содержались и конкретные фамилии. На этом пути, правда, тоже не обошлось без одной тупиковой ветви. Уму непостижимо, сколько времени и сил я потратил на разработку простенького четверостишия!… – Доктор покачал головой и с выражением прочел:

«Я спросил электрика Петрова: Ты зачем надел на шею провод? Но молчит Петров, не отвечает. Только тихо ботами качает».

Курочкин почему-то представил себя на месте несчастного Петрова, и ему в очередной раз стало не по себе. Сам он был не в ботах, а в домашних тапочках, однако это различие Дмитрия Олеговича не слишком успокоило.

– Казалось бы, перспективный вариант, – со вздохом проговорил рассказчик. – Здесь впервые исчезает привычный дактиль, впервые возникает женская рифма, меняется вся тональность стиха… И подсказок-примет было вполне достаточно: фамилия, профессия, четкое указание на служебное помещение… Почти полгода мы вместе с мальчиками, как идиоты, проверяли все мыслимые комбинации. Вы знаете, сколько в Центральной России и в Белоруссии электриков Петровых? Десять тысяч восемьсот сорок два человека! Мы с ног сбились, отыскивая наиболее вероятных претендентов. А сколько глупостей наделали мои орлы – вы не поверите. Один пожар в Камышине чего стоит! Полквартала выгорело из-за этой несчастной подсобки… И что в результате? Под конец наших поисков вдруг оказалось, что четверостишие вообще к кондратьевскому творчеству отношения не имеет. Что этот опус создал какой-то Григорьев в Ленинграде, совершенно по другому поводу, и даже опубликовал его… Эпигон, если не сказать сильнее. Какой труд пошел насмарку!…

Доктор развел руками, вновь призывая к сочувствию.