Игра в голос по-курайски

— Она упустила несколько весьма важных моментов: во-первых, я его с крыльца не сбрасывал, он сам свалился, а во-вторых, история началась на сутки раньше, в помещении Союза писателей она только продолжилась, и несколько иначе, чем пишет Людмила Коростелева. Несколько иначе?.. — удивленно переспросил капитан. Они переглянулись. — Ну-ка, ну-ка, а поподробнее нельзя?

Павел начал нарочито казенным языком:

— Позавчера вечером я пришел в гости к своей знакомой Людмиле Коростелевой. У нее уже сидел мой знакомый по литературному объединению при Союзе писателей Евгений Кобылин. Во время завязавшегося разговора он меня оскорбил…

— Ах, оскорби-ил… — многозначительно протянул старший лейтенант. — А как именно он вас оскорбил? Действием?..

— Нет, он заявил, что ему неинтересно читать все, что я пишу… В ответ на это я ему сказал, что естественно, разве могут быть интересны мои рассказы и повести тому, кто считает бездаря и графомана Кочеткова великим писателем, а кровавого выродка Сталина — гениальным государственным деятелем. После чего он вскочил и принялся меня избивать…

— И сильно избил? — с кривой ухмылкой спросил капитан.

— Не очень. Я парень верткий, пару раз только по ребрам попало…

— Ну, а дальше?..

— Что, дальше?.. Я вырвался и убежал…

— И ножиком ему не угрожали?..

— Каким еще ножиком?!

— Ну, в заявлении же ясно написано, что угрожали ножом.

— Гос-споди! Да Людмила Коростелева сумасшедшая! Она ж раза три в дурдоме лежала! Странно, что она не написала, будто я угрожал пулеметом системы «Максим»… С нее станется…

— А в помещении Союза писателей что произошло?

— У вас же тут написано. Не хватает только того, что Евгений Кобылин пришел на собрание литературного объединения, при всех сказал: сейчас я тебя буду бить, демонстративно снял часы, положил в карман и предложил мне выйти на улицу. Я, естественно, отказался. Приятного мало от такого жлоба по физиономии получать. Тогда он меня силой выволок на крыльцо и снова принялся избивать. Это видели более двадцати человек.

— А как же так получилось, что он сейчас лежит дома со сломанной ногой и пробитой головой, а у вас ни единого видимого повреждения?

— Так я же говорю, что он оступился и с крыльца свалился!

— И так целых три раза оступился?

— Он совершенно осатанел, из-за того, что попасть не может по морде. Метался за мной, как бешеный, а я только уворачивался. Я ж его ни разу не ударил…

Они некоторое время сидели, буравя его ментовскими взглядами, наконец, капитан пододвинул листок бумаги, принялся что-то писать. Павел терпеливо ждал. Капитан дописал листок, пододвинул его Павлу:

— Прочтите, внизу подпишите: с моих слов записано верно, и распишитесь…

Павел прочитал написанное. Капитан довольно точно передал его слова. Расписался, спросил:

— Я могу идти?

— Да нет… — тягуче проговорил капитан. — Это, — он ткнул пальцем в листок, — всего лишь нанесение тяжких телесных повреждений опасных для жизни в момент нанесения. Тянет всего-навсего на семь лет. — Он вдруг резко склонился к столу, вперился взглядом в глаза Павла и выпалил: — Корешка-то своего за что мочканул?

Павел спокойно пожал плечами, проговорил:

— Во-первых, у меня нет друзей, а следовательно, и убить никого из них я не мог…

Капитан целую минуту сидел неподвижно, вперясь взглядом в его глаза.

Павел насмешливо усмехнулся, сказал:

— Все это похоже на комичный детектив сороковых, пятидесятых годов… — и поудобнее устроился на стуле, даже закинул ногу на ногу.

Видимо, наконец, поняв, что со стороны выглядит комично, капитан полез в стол, достал оттуда большую фотографию, бросил на стол перед Павлом. Тот взял фотографию, с минуту полюбовался физиономией Николая с торчащим между глаз кузнечным зубилом, после чего равнодушно бросил фотографию на стол, сказал:

— Впервые вижу этого индивида.

Оба милиционера так обрадовались, что аж подскочили. Капитан закричал:

— Примитивно, Паша! Старого друга не узнавать… Вы ж с ним частную фирму под названием «Ферролит» учреждали, а перед этим лет двадцать в одной качалке качались!

— Да-а?! — Павел очень натурально сыграл изумление, взял фотографию, снова полюбовался, сказал скучным голосом: — Вы знаете, если бы мне кто-нибудь засадил промеж глаз кузнечное зубило, меня бы и родная мать не узнала…

Старлей от радости аж завизжал:

— Ага! И орудие убийства опознал!

Павел снова пожал плечами:

— Странно было бы, если бы я не опознал кузнечное зубило… Я трудовую деятельность в вагонном депо начинал, так вот там, кузнечное зубило и кувалда — наиглавнейшие инструменты.

Они все еще пытались его прессовать. Капитан вскочил, явно копируя капитана Жеглова, подбежал к Павлу, склонился к самому лицу, спросил страшным голосом:

— Где ты был в момент убийства?!

— Да откуда же я знаю, где я был?! — вскричал Павел.

Оба они, получив совершенно идиотский ответ, на абсолютно идиотский вопрос, замерли минут на пять, пытаясь переварить.

Наконец, капитан медленно выговорил:

— Значит, алиби у тебя нет, в момент убийства тебя никто не видел…

Павел вкрадчиво сказал: