Игра в японскую рулетку

Подносы с красиво сервированной едой, где в каждой пиале, на каждой тарелочке или блюдечке возлежали явные шедевры японского кулинарного искусства, сменили друг друга ровно десять раз. Крошечные, казалось бы, порции, укладываясь в желудке слой за слоем и, доставив массу удовольствия вкусовым рецепторам, так и остались в большинстве своем неопознанными: по старинной ли рецептуре приготовлены, по современной ли? Но один деликатес я все-таки опознала, его уже довелось попробовать во время поездки на остров Кюсю. Называется это чрезвычайно нежное и дорогое блюдо «кобэ-биф». Для его приготовления используют мясо телят, предварительно откормленных остатками продуктов пивоварения. Еще одно условие для того, чтобы получилось именно такое нежное кушанье: животных полагается ежедневно массировать под музыку Моцарта и тогда, утверждают знатоки, жир равномерно распределяется между мышечными волокнами и мясо становится похожим на нежно-розовый с белыми полосками мрамор.

Моцарт тоже явно не укладывался в средневековые рамки, а уж когда появился последний поднос с чашечками кофе и крохотными пирожными, вопрос о пользе и вреде эклектики отпал сам собой.

На следующий день торжества продолжались чайной церемонией, но уже не в ресторане, а в доме самого художника. Приглашенных на сей раз, насчитывалось не более 10 человек. Откушав по всем правилам этикета душистого чая, взбитого с помощью специальной кисточки в светло-зеленую пену, проговорив все полагающиеся в таких случаях речи, гости приступили к смакованию главного «блюда» дня: осмотру самых – самых последних работ художника и особо ценных предметов из собранной им коллекции японского антиквариата. Перламутровые шедевры Курино-сана были любовно завернуты в мягкие кусочки нежно-желтой ткани ткани и разложены в специальные деревянные шкатулки с печатью Мастера. Раковины полагалось осторожно извлекать из коробок, разворачивать и любоваться работами, не поднимая их (в целях безопасности) над полом выше 30 сантиметров. Обойдя круг склоненных в почтительном восхищении рук, раковины одна за другой уплывали обратно в мастерскую, а на смену им помощники Курино-сана выносили другие. Затем настал черед антикварных вещиц из коллекции художника. На появившиеся чаши и сосуды из лака гости боялись даже дышать и почти не решались оторвать их от мягких татами выше 15 сантиметров. Но для того, чтобы по-настоящему оценить эти вещи – неброские, сдержанных темных расцветок, нужно либо родиться японцем, либо быть очень тонким ценителем и знатоком японской старины. Увы, мы таковыми не являлись и потому мой спутник, исследователь по натуре и по профессии, получив в руки очередную крохотную чайную коробочку, любопытствуя, сложил два пальца и энергично постучал ногтем по лакированной поверхности. Я увидела, как замер и побледнел хозяин дома. Повернувшись к нашему другу-японцу, благодаря которому мы и были удостоены этого приглашения, он тихо и терпеливо попросил: «Скажи своему гайдзину, что это очень старая чайница из настоящего лака, стоит она 300 тысяч долларов, столько же, сколько весь мой дом. Пожалуйста, пусть он с ней обращается достойно».

Август в Реттиховке

Отец Казумасы Мивы с войны не вернулся, сгинул где-то в русских лесах под Владивостоком. Ни писем от него не осталось, ни открыток. Четырехлетний Казумаса запомнил только руки, крепко-крепко сжимавшие его при прощании, да жесткое сукно военного френча. Его двухлетний брат не запомнил и этого.

Следы пропавшего без вести в 1945 году японского солдата Сигеичи Мивы, 1911 года рождения, семья искала упорно, десятилетия подряд обращалась в соответствующие официальные организации бывшего Советского Союза. В 1999 году из Приморского краевого фонда мира в Японию пришло письмо, в котором сообщалось, что разыскиваемый отец семейства наконец-то нашелся: в 1945 году он был взят в плен и вместе с другими японскими солдатами работал на лесоповале возле поселка Реттиховка Черниговского района Приморского края. А в 1946-м вместе с 11 другими военнопленными Сигеичи Мива был похоронен на кладбище вблизи лесозаготовительного участка, о чем спустя два года и был составлен акт, подписанный представителями военной части номер 75138 с одной стороны, и военнопленным солдатом-японцем по имени Хатори Сабуро – с другой. Семье сообщить об этом прискорбном факте то ли забыли, то ли еще что.

Господин Казумаса Мива предпринял все усилия, чтобы как можно скорее оказаться в Реттиховке, отыскать отцовскую могилу и перевезти прах покойного на родину.

С тех пор каждый свой отпуск в августе он проводит в этом поселке и его живописных окрестностях, расширяя и расширяя круг печального поиска. Именно там, в 20 километрах по окружности, разбросаны могилы почти пятисот военнопленных японцев. Нашел даже старожила, который был лесничим этого района 50 лет назад и знал расположение захоронений.