Игра в ящик

Год, обещавший счастье и удачу, обманул. Отца не только не повысили, – Станислава Андреевича Мелехина едва не сняли. Пытался выгородить зама, старого приятеля, как будто бы причастного к разгрузке самосвалов с углем в частных дворах, а не на складе объединения. Ни фактов, ни документов, одни лишь наговоры, но папе выкатили в марте строгача за невнимание к организации учета. Какое-то коровье, из нехороших закромов слово. Еще одно рогатое, совсем уже невозможное, до этого ни в лексикон семьи Мелехиных, ни в родственный семьи Непейвода нос не совавшее, принесла тетя Галя, мамина сестра, заведующая торгом. Суд. И снова не доказано, одни предположения, но почему-то из этой необоснованности и полного отсутствия «состава» он, тем не менее, грозил. И дядя уже был не секретарем горкома, а замом по общим вопросам в тресте Спецтехстрой.

И пахло этим летом на родительской даче не газированным нашатырем свежего маринада и не горячим сахаром компота, а послесловием, отрыжкой. Совсем, как в то, другое, давнее лето, когда брат Миша испортил полосатый коврик в прихожей городской квартиры. Ему было семнадцать, он только что закончил школу, а Ленке семь, и в одиннадцатом часу ей уже полагалось спать, но она не спала, потому что из-за каких-то колхозных квадратно-гнездовых аллергенов у мамы начался неудержимый приступ астмы, и папа, опаливая мертвым светом фар стволы деревьев и полосатые столбы, всех быстренько увез.

И только-только маме стало лучше, и тот особый, кухонный, теплый запах дома вернулся, начал смывать как волны с прибрежного песка, чужеродные лакричные пятна, черных пришельцев из медицинских темных глубин, как щелкнул ключ в замке и с лестницы ввалился шум. Звон, крики. Вышел на общий тарарам отец, и выкатилась Ленка, свет вспыхнул, глаз было много, ног и рук, и вдруг внезапно остались только Мишкины. Зеленые и мертвые, как огуречные пупыши в мутноватом рассоле полупустой банки. И совсем не было похоже, что этот хорошо настоянный туман от долгой и усердной подготовки к вступительным экзаменам. К груди абитуриент прижимал мамин бидончик цвета теплой ряженки с аленьким цветочком, но когда Миша внезапно разобрался, раскрутился, как слоник из конструктора, и бухнулся, сложившись ножничками перед отцом и Ленкой, из этой чудесной молочной трехлитровочки пролилось на полосатый коврик совсем не теплое, целительное, а что-то поганое, больничное, какая-то вся в пузырях объединенная моча всех его самым подлым образом исчезнувших товарищей. А потом брат прямо в эту пену въехал головой. Но продолжения и строгой постановлящей части рандеву Ленка не увидела.

Отец довольно грубо взял свою любимицу за шкирку, втолкнул в пустую детскую, в объятья плюшевого зайца, и плотно затворил за собой дверь. И слезы почему-то пахли не кисленьким, слежавшимся нутром набитого трухой косого, а материнскими лекарствами. В нос заливались кусучей стрекозиной мятой.

И с той поры Ленка Мелехина стала жалеть своего брата больше всех остальных людей на этом свете. Хотя, конечно, он этого и не заслуживал. Везде и всюду брат на бессовестных правах старшего успевал засунуть свой совершенно такой же, как у нее, у Ленки, конопатый нос, забежать перед ней и рыжие вихры засветить самым неблагоприятным, непристойным образом.

– А твой брат Мишка анекдоты про Ленина рассказывает, – сообщила Ленке чуть ли не в первый же день школы соседка по парте. Сестра Мишкиного одноклассника Оксана Чикурок.

– Ну да, – оскалился физрук, когда Ленка созналась, что ноги у нее свело на шведской стенке и крестик из-за этого не получился, – так то ж у вас, Мелихиных, семейное. Как лезть на брусья, так живот болит.

И долго казалось Ленке: в отместку учителя ей будут ставить одни лишь двойки, – а когда все вышло в точности наоборот, и ничего кроме пятерок в четвертных ведомостях не светилось, в золотую медаль, в саму возможность ее получить Ленка Мелехина до самого конца не верила, потому что ни черт, ни бог, ни кочерга не могли злую завучиху с фамилией Колюха переубедить:

– Это ваш братец Михаил моего Павлика сбил с панталыку, вовлек в эту ужасную компанию.

«Это еще неизвестно, кто кого, – так и хотелось крикнуть Ленке в ответ. – Если ваш племянничек Тарас, и тоже Колюха, у меня в тетради каждый день свастику рисует, то совершенно неизвестно, что ваш собственный разлюбезный Павлик мог вытворять. А вот мой брат Миша, он, если хотите знать, стихи сочинял, не то что ваши хулиганы-родственники, Колюхи да Петренки!»

Леночка – веревочка, Леночка – замочек.
Вытянись-ка в струночку, дам тебе цветочек.