Игра в ящик

Все должно было произойти быстро, легко и полюбовно. Даже темы переутверждать не станут. Соберется совет, отдаст Подцепу невыразимо противному, угрюмому Левенбуку, а Мелехиной определит в научные пусть тоже странного и чем-то даже неприятного, но уже привычного, понятного и предсказуемого Николая Николаевича. И все пойдет, как прежде, прямым путем к работе, предзащите, автореферату и т. д. К академическому статусу и положению, обязанностям, но, главное, правам.

Вот только совет все отчего-то не собирался. Затянулись каникулы, вопрос не ставился, да и вообще такое складывалось впечатление, что после случившейся трагедии общий ток крови в отделении остановился, даже и. о. не был назначен, и все ходили оглушенные, и только секретарь институтского комитета ВЛКСМ, девушка из соседней лаборатории комплексных исследований динамики, той самой, где Мунтяну, при встречах сама первая говорила Ленке Мелехиной «привет». Чего до августовского страшного происшествия не наблюдалось.

И объяснения перемене не было. Если Ленку хотели сосватать комсоргом отделения, то до отчетно-выборной весенней чехарды, когда, конечно, поменяют за двадцать восемь перевалившего балбеса Караулова, еще полгода. Рановато плести интриги и включать обаяние. А если практической нужды в Е. С. Мелехиной нет никакой, то в идеологическом аспекте и вовсе не понять, откуда и куда задули ветерки. Уж очень хорошо помнилось Ленке, как ее укоротили во время очередного срока в Вишневке, когда она в девичьей вечерком, не рассчитав усилия на сжатие, нечаянно стрельнула синим повидлом из трубки пирожка, и тут же, оправдываясь, стала происшествию искать место в анналах мировой культуры и литературы. Попросту вспоминать, как Бегемот жрал мандарины, словно антоновку, со шкуркой:

– Я хоть саму себя уделала, а тот, свинина из последних, и всех вокруг жижкою покропил. Вы представляете, какой фонтанчик из-под этой шкуры должен был...

– Булгаков ваш – пасквилянт, – раздался из-за спины ко люще-режущий голос главной институтской комсомолки, – объективно очерняющий наш строй и идеалы. Тот самый, дорогой ему, мещанин во дворянстве, мелкий пакостник. Издание его произведений в «Роман-газете» было ошибкой, но больше, не надейтесь, уже не повторится.

И тем не менее, улыбка всякий раз была на месте. Встречала. И даже с каждым новым «приветом» как будто чуточку уширялась на узкой фиге лица. А в среду, четырнадцатого сентября, и вовсе открылись зубы. День хорошо запомнился, потому что четырнадцатого надо было ехать в Ленинку за киевской диссертацией по методам решения диффуров для функций с крутыми фронтами, заказанной неделю назад в химкинском фонде.

– Послушайте, Елена, – ласково сказала главная комсомолка института, мягко притормаживая рыжую Мелехину на лестнице, – а вы не найдете время сегодня после двух зайти в партком?

Выходит, не ошиблась, решили ее, Ленку, выдвинуть. Сделать комсоргом, так получается. Вообще, Мелехина уже была общественницей, активисткой – комсоргом курса в ДПИ и даже членом факультетского бюро. Но комсомольцы ей, честно говоря, не приглянулись, рыжей не захотелось соединить с ними жизнь, потому что они все как-то неверно понимали. Не так, неправильно, по крайней мере те, что ей встречались в Донецком политехе. Чего только стоила одна лишь похвала, нечто вполне как будто бы и одобрительное о Мишке, по случаю услышанное в институтском комитете, когда вдруг выяснилось, что Ленка и в самом деле его родня. Того Мишани, который был сто лет тому назад – ах, золотое время – членом редколлегии студенческой стенгазеты.

– А какие стишки для карикатур всегда откапывал! – прыгала зубочистка во рту комитетчика, освобожденного зама.

– Какие именно?

– Неужто не пересказывал... сейчас, постой-ка... классика же... – казалось, что человек с желтыми белками слова не вспоминает, а заменяет ненужные на нужные, – минуточку... а вот... такое, для примера:

На улицу, на улицу,
Лети, мой друг, лети
Есть две ноги у курицы
А у кота их три.

– Как так? – простодушно изумилась рыжая. – У кота же четыре.

– Девушка, это хромой кот, – зубочистка внезапно утвердилась и встала назидательным перпендикулярном к губам товарища Алексея. – Нога потеряна в бою. Кот – герой. Панфиловец. Пал, защищая жидовский режим.

Нет, это не могло быть правдой. Такая же карикатура, как все учительские байки. Неверная интерпретация. Требовалась большая воспитательная работа, но почему-то членов институтского бюро ВЛКСМ ради ее проведения Ленке усыновить не хотелось. Как не хотелось когда-то с той же благородной целью породниться со всей учительской. Так получалось, что переделку некоторой, особенно испорченной и неказистой, части общего мироустройства Ленка хотела бы оставить на потом. После того, как метод подтвердит свою успешность на других, более симпатичных, приятных взору, очень хороших и лишь немного, чуточку покуда только несовершенных образцах.