Игра в ящик

Нагруженная, но несомненно быстроногая уже была на той стороне Богословского. Она спешила и, казалось, должна была вот-вот смешаться с толпой людей на углу у кремового с большими стеклами витрин продуктового, пропасть совсем. Но это для других, для всех, но не для Бори Катца. Он знал, каков на самом деле план, и потому не устремился тупо и наивно вслед сине-белому полиэтилену с черной медвежьей дробью. Борис рванулся прямо, во двор старого многоэтажного строения с низкой подворотней, через дыру которой выскочил на Козихинский, затем ядром скатился по кривому рукаву переулка к тенистой улице, нырнул под лапчатые клены, движимый инерцией, а заодно надеясь так самым скорым способом привести в порядок быстрое дыхание, Борис уже спокойным шагом прошел по Большой Бронной еще метров пятьдесят и остановился у высокого крыльца какого-то учреждения.

Субботний чистый полдень вымел столицу, и локоть улицы, и горб крыльца были пустынны, и только сердце Бори, покинув грудь, носилось среди стен, по мостовой неугомонным резиновым предметом. Подпрыгивало.

«Угадал или нет, угадал или нет...» – судьба аспиранта крутилась на ребре монеткой, в глазах рябило, и он все дальше отступал в тень, пугаясь и себя, и рисовашихся в его мозгу невиданных картин и перспектив. А время не дышало. Мимо прошаркал старик с невзрачной полотняной сумкой, и снова пустота, затем, спустя две-три похожие на часы минуты, полная дама с индийской кожаной торбой на длинных, продетых в блестящие люверсы ручках, и только после того, как скрип и шелест, производимый предметом роскоши, затих совсем где-то за поворотом и Боря готов был сдаться на милость вечному «не вышло», его монетка, звякнув, упала решкой.

Под цокот каблучков пакет с танцующей пирамидкой букв ВПТ на фоне голубого глобуса выплыл из-за угла. А с ним прелестная хозяйка, судьбой назначенная Боре Катцу, а также предположительно его мамаше, Дине Яковлевне, звездой Чигирь.

«Есть! Есть!» – хотелось крикнуть молодому человеку так, чтоб лопнули и разорвались все барабанные и прочие, какие только есть, перепонки сегодняшней дремотной, мечтательной субботы. Но вместо этого он просипел срывающимся голоском, смешною кеглей вываливаясь из засады за темным скатом высокого крыльца:

– Позвольте... позвольте, я вам помогу...

Внезапно атакованная незнакомка замерла, замер и Боря, не уяснив еще вполне, а хороша ли эта его столь неожиданная и смелая импровизация, не лучше ли было держаться привычного и безобидного: «Простите, не подскажете, как пройти отсюда к зоологическому саду?»

Но что-то безрассудно лихое его вперед толкало мордой, как глупый пес, и даже, кажется, слегка покусывало, но главное – смотрела девушка, смотрела прямо на него, такая, казалось и воображалось Боре, понятная, почти родная, глазами в пол-лица, и вместо скромного и столько уже раз его с пустыми руками оставлявшего: «Я в планетарий, не составите компанию?» – Катц лихо брякнул, усильем воли восстановив приятность тембра:

– Нам по пути, я точно знаю... – И так приветливо осклабился, что смуглое лицо в пигментных пятнах перед ним стало равномерно серым безо всяких признаков веселеньких горошин.

– С чего это вы взяли?

– Ну так... уверен, да и все... предчувствие такое...

Аргументация была настолько убедительной, а пустота вокруг настолько безнадежной, что девушка, в последний раз панически стрельнув по сторонам большими чайными глазами, с жертвенной дрожью от борьбы отказалась. Отдала пакет с базарною черешней и магазинной газированной водой субботнему грабителю. Не вытащил тихонько на базаре лягушку кошелька из полиэтилена, так за углом решил отнять. Все сразу, черноволосый мелкий орел, похожий на печенега-степняка, тут, за углом поликлиники, у входа во флюорографическое отделение, над урной с ватками и баночками привязавший коня.

Но полтысячелетия мирного сосуществования явно сказались на боевом духе причерноморских воинов. Сухой и ловкий гагауз не кинулся немедленно бежать с богатою добычей. Он залучился, заискрился и девушку с чудесным птичьим профилем и летним камуфляжем на щеках не только поразил, но обнадежил своей тактикой, и даже заинтересовал.

– Меня зовут Борис... – пролепетал, волнуясь, Боря, пакетом с нежной ношей от переизбытка чувств непроизвольно постукивая о колено.

– Не Рабинович часом? – закончить ему не давая, прищурилась девица.

– Нет, Катц, Катц... Боря Катц, – так радостно и глупо объявил Борис, что даже позабыл ввернуть нечеловечески занудную фигню про удивительную, выигрышную свою букву «т».

– Ах, Кац, ну да, фантазией не блещем, – вдруг осмелела незнакомка, и дивным образом естественный цвет кожи на ее лице стал восстанавливаться, и море, от уха и до уха мертвое вновь стало клумбой. А легионерский нос в центре всеобщего цветения и вовсе показался Боре в этот миг верхом божественного совершенства. – Ну, если Кац, тогда вперед, – с вызовом предложила девушка. – Только пакетом не бейте по ногам, пожалуйста... Там ягода...

– Не буду, – промычал Борис и хряпнул сине-белым по кирпичам ближайшего угла.