Игра в ящик

Только знайте, она давно ждала этого письма. Потому что сколько же можно жить в коммунальной квартире на восемнадцати квадратных метрах с двумя разновозрастными короедами в придачу. И если бы еще в центре Миляжкова, у вокзала, где красивые дома с высокими окнами и ночью светят фонари, – а то ведь в самой глуши, на отшибе, возле товарно-сортировочной станции Фонки, да еще в бараке, пусть даже и оштукатуренном. Конечно, своим родственникам в Арзамас мама давно уже писала, что ее муж, Серегин, увез ее и сыновей в Москву и живут они в секретном доме на Тверской улице, в который вход по пропускам и только через станцию метро. Теперь же, когда все это оказалось правдой, она очень обрадовалась и решила вообще больше никаких писем в Арзамас не отправлять. Во-первых, после того как обойдешь все спецраспределители, и времени ни на какую писанину не останется, а во-вторых, еще возьмут да припрутся в гости и сразу начнут выпрашивать что-нибудь из конфискованного, платье или духи. Нет и еще раз нет.

– Ну, – сказал мама, и улыбнулась своим мальчишкам-шалунам, которые, между прочим, валялись на полу и стучали ногами так, что тряслись картины над комодом и гудела пружина в стенных часах, – а теперь, друзья мои, отбой. Равняйся и смирно, юные ленинцы. Встаем есть суп.

И день на этом закончился.

А потом еще целую неделю мать собирала своих сыновей в дорогу.

Сначала сшила им новенькие буденновки. А потом из старого бордового шарфа сделала каждому по большой красноармейской звезде. Щук и Хек так обрадовались обнове, что целый день бегали по двору, играли в конармию и реввоенсовет и, конечно, не заметили, как пришел в их комнату слесарь и вделал в дверь второй замок, чтобы не обокрали соседи. А когда замок был вделан и соседи убедились, что обокрасть Серегиных они ни за что не смогут, мама быстренько продала им все остатки от папиных пайков. Хлеб, муку, крупы и даже масло, потому, что оно уже немного прогоркло. И вот, когда все это было сделано, мама уехала на вокзал в Миляжково покупать билеты на завтрашний утренний поезд. Ведь Фонки хоть и настоящая станция, но останавливаются на ней одни лишь товарные поезда, которые везут лес и уголь, а чтобы сесть в пассажирский поезд, надо ехать в Миляжково на вокзал. Рядом с этим вокзалом стоят красивые дома, всегда горят фонари, а прямо напротив, на другой стороне вокзальной площади, контора коопторга, в которой мама работает заведующей отделом.

И вот уехала она получить отпускные и купить билет себе и своим деткам, но только тут без нее у Щука и Хека опять получилась ссора. Они как раз были дома, потому что ударил вдруг сильный мороз и мама не отпустила их на улицу играть в конармию и реввоенсовет, а разрешила только дома в комнате созвать особое совещание или, на худой конец, устроить ВЧК.

Ах, если бы они только знали, до какой беды доведет их эта игра в ЧК, то, конечно, сразились бы в футбол или лапту и никогда бы не поссорились. Потому что никаких принципиальных вопросов при игре в мяч не возникает, все знают, или попал или нет, – совсем другое дело революционное правосудие.

А все дело в том, что Щук и Хек решили напоследок приговорить соседского кота. Тут надо сказать вам, что если веселая мама Щука и Хека считала соседей простой лимитой из Харькова, то у ее бдительных сыновей были куда более серьезные подозрения насчет этих людей, которые, кстати, непонятно почему занимали целых две комнаты, хотя было их всего четверо. На одного только человека больше, чем в семье Серегиных. Звали этих людей просто – Минаевы, но вели они себя как-то подозрительно тихо. Рано уходили, поздно приходили, никогда не пели песен и не дрались, даже по праздникам. То есть всем, буквально всем они походили на самых настоящих недобитых фонков. Белофинских вредителей царских еще времен, по имени Фриц или Ганс, только ныне очень хорошо замаскировавшихся. И никто бы никогда, наверное, не докопался до их шпионской сути, если бы не кот. Как Минаевы не старались его дрессировать и умасливать, рыжий пластун все равно вел себя как самый последний фашист. Совсем, можно сказать, не скрывался.

Вот и на этот раз, он нагло пробрался через форточку в комнату Серегиных и острыми когтями попытался расцарапать фотографическую карточку папы, висевшую в рамке над этажеркой. Да-да, того самого папы, который день и ночь трудился в большом городе, работал не покладая рук под красными кремлевскими звездами. Был папа Щука и Хека сфотографирован в командирской форме с пятиконечной орденской звездой, и стало бы до слез обидно, если бы этот усатый прихвостень гестапо оставил на папиной красивой форме следы своих фашистских когтей. Но ничего такого ему сделать не удалось, потому что Щук и Хек оказались начеку. Они схватили четырехлапого лазутчика и тут же предали революционному трибуналу. Только вершить его надо быстро, но мальчики еще этого еще не знали, и поэтому заспорили.