Игра в ящик

Сердце победно охало, а в голове счастливыми китами друг о друга терлись два полушария. Боками ухали. Хвост позвоночника слегка вибрировал. Зато вокруг справлялись вечные поминки. Прямо по курсу Левенбук ронял бессмысленные закорючки, как робот, то тут то там на широченных полях книжной верстки, в северо-восточном секторе черно-коричневый Караулов, пальцы сцепив на затылке, изображал замерзшую лесную бабочку, а в арьергарде, на 14-м румбе, невидимый Гринбаум ровно и однообразно шуршал своими кальками.

«Три дурака надутых, – с неожиданным злорадством подумала вся кипяток и радостные пузыри девушка Лена. – А вот и ничего вам не покажу. Фи на вас на всех троих. Сами все от шефа скоро узнаете».

И тут же спросила:

– Алексей Леопольдович, а Михаил Васильевич ничего не говорил? Он сегодня все-таки будет?

– Все-таки говорил, – сказал Левенбук, отрывая от широких белых полос большие волчьи шарики глаз. – Я разве вам утром не сказал, Елена? Михаил Васильевич приболел. И завтра его тоже не будет.

«Отчего вы такой злой? – хотела Мелехина спросить Левенбука. – И почему меня считаете за идиотку? Кто вам дал право? Все вы тут считаете».

Но потом ей стало жалко этого очень серьезного и очень некрасивого человека. Всегда с шершавыми и синими щеками. Ей захотелось намазать его неодинаковые кривые скулы вместе с ассиметричным тяжелым подбородком вязким и нежным депиляционным кремом, чтоб все мешающее соскоблить. Полтюбика израсходовать на доброе дело. Вот так. И эта мысль о креме «Nair» и о его пригодности для сглаживания поверхностей любой формы и половой принадлежности Ленку согрела, обрадовала и успокоила. Потому что чудесный день одиннадцатого ноября не закончился, он продолжался, уточкой перевалился в свою вторую половину и там, обнаружив наконец ровную водную гладь, поплыл.

«Крем не крем, а вот дивную тушь “Maybelline” с круглой, никогда не слипающейся спиральной щеточкой не даст, так сама заберу. Экспроприирую. Пусть даже и начатую», – подумала Ленка, и это была первая победная, не терпящая и не ждущая возражения мысль плохо проклюнувшегося, но все-таки распустившегося яркой гвоздичкой четверга.

Два дня тому назад, во вторник, красный служебный телефон на столе Левенбука ожил, заговорил девичьим по-южному музыкальным голосом, который, мило поздоровавшись, тотчас же попросил пригласить Лену. Лену пригласили, и голос в трубке, сменив регистр с любезного на очень бойкий, пообещал:

– Леха-Мелеха, до конца недели не приедешь за своей шубой, выкину в помойку. Весь коридор эта сумка перегородила. Второй месяц живу тут как на Пресне в девятьсот пятом году. Сплошные баррикады.

Звонила Ленкина двоюродная сестра. Дочь секретаря стуковского горкома партии. Оксана со смешной фамилией Непейвода. Где-то в середине сентября эта дочь материной сестры, студентка четвертого курса истфака МГУ зачем-то моталась на пару дней домой, и там, в Стукове, пользуясь оказией, ей на вокзал Ленкина мама тетя Лариса притартала шубу в большой дорожной сумке с надписью «Динамо». И сумка, и ее черное, колкое, съеженное содержимое предназначались для передачи заброшенной в московские суровые снега и льды Елене. Шуба приехала, а снег все не шел, и лед сосульками не рос на проводах и крышах. Поэтому, наверное, Ленка за передачкой никак не приезжала. То в колхоз ее вне плана посылали, то время позднее отмеривали на ВЦ. В общем, не получалось, и, потеряв терпение, Оксана Непейвода пошла на жертву. Решила поделиться. Созналась, что встречным курсом, таким же родственно-приятельским макаром, доставлена посылка совсем уже издалека. От ее дяди из Нью-Йорка, сотрудника Организации Объединенных Наций, лектора ЮНЕСКО Виктора Степановича Непейводы. И если Ленка не поторопится с визитом, то лишь рожки да ножки ей достанутся от даров серебряной трансатлантической птицы Аэрофлота. Иначе говоря, одна лишь пропахшая угольным ростовским скорым шуба из черной закарпатской нутрии и больше ничего.

– Ладно, когда тогда? – спросила Ленка даже не красную, пурпурную от сестринской скороговорки трубку.

– Да боже мой. Да в любой день после пяти. Хоть в среду, хоть в четверг, хоть в пятницу.

Четверг наступил, стрелки показывали начало пятого, и никаких препятствий для рывка в столицу нашей Родины город Москву не наблюдалось. Все сметены. И даже мхом поросшие скулы завсектором выбриты дочиста в пылающем воображении.

Позвонить бы, конечно, для полного порядка не мешало, но телефон сегодня не просто стоял на столе неконтактного Левенбука, красный был, как назло, укрыт, буквально погребен под ворохом левенбуковских бумаг и сверху окончательно, с каким-то даже вызовом, угрозой, придавлен домиком раскрытого отчета. Начинать раскопки под самым носом Алексея Леопольдовича после крупной над ним психологической победы Ленке совершенно не хотелось, и она, решив за две копейки позвонить дорогою из автомата, покинула свое рабочее место. С легкой душой, будто случайно, так просто, оставив броско, на виду все свои чудные, немыслимо прекрасные картинки.