Игра в ящик

Злая на Караулова, которому ничего не стоило прямо вчера по-дружески вписать если уже не собственно коллегу – Ленку, то самого себя номером один и тем решить вопрос, аспирантка первого года обучения Мелехина вышла из главного корпуса ИПУ и направилась в лабораторный. Но вовсе не для того, как мог бы сейчас предположить простой исследователь ее весеннего, комсомольского характера, чтобы немедленно начистоту поговорить с бездушным, лишенным малейшего коллективистского начала московским эгоистом Карауловым. Отнюдь нет, в светлое ноябрьское утро этого дурно начавшегося дня ко всему всегда неравнодушная общественница Ленка не думала ни о каких мировых несовершенствах и не вынашивала планы всеобщего и окончательного их исправления. Одиннадцатого ноября тысяча девятьсот восемьдесят второго года после десяти часов утра все мысли Ленки Мелехиной занимала она сама, Ленка Мелехина. И только. Ее собственное несовершенство и в первую очередь невозможность разорваться пополам.

Всю неделю Елена нагоняла упущенное, а именно, готовилась к экзамену, штудировала первоисточники и вспухший, полураспавшийся от многолетнего общественного употребления учебник основ диалектического материализма.

«Классическая политическая экономия до Маркса сложилась в Англии – самой развитой капиталистической стране. Адам Смит и Давид Рикардо, исследуя экономический строй, положили начало трудовой теории стоимости. Маркс продолжил их дело».

А между тем, на двенадцать часов этого четверга у Е. С. Мелехиной была назначена встреча с ее собственным научным руководителем, профессором М. В. Прохоровым. Человеком того редкого и совершенно исключительного подвида, среди всех интересных, необычных и таинственных, которого не усыновить хотелось бы Елене Станиславовне, а совершенно наоборот. Самой пойти к профессору в приемные дети. Мучительно, всем сердцем стремилась она войти, прижиться, и тем нерадостнее было осознавать, как катастрофически, непростительно мало еще для этого сделано.

Ну вот, намолотила Ленка за неделю что-то, первую стопку своих распечаток-лебедей, ковров-самолетов. Наконец-то ровные столбики цифр, а не постыдные огрызки, кресты, обрезанные кладбищенской решеткой бесконечно длинного сообщения о фатальном программном прерывании номер 225. Есть. Но в самом ли деле это сдались на милость ей диффуры, которые предложил для старта перевести с давно усопшей АВМ на бодрую и здравствующую ЭЦВМ ЕС 1022 профессор Прохоров? Действительно замкнутая колебательная система подачи очистного комбайна 1K101, да и вообще любой машины сходного типа, теперь открыта для анализа и оптимизации дискретными инструментами современных численных методов, или все чушь собачья и детский лепет, лишь внешне напоминающий первый шаг к цели? Ленка ответить не могла. И оставалось не больше полутора часов, чтоб в этом разобраться. Не много.

Она привычно быстро поднялась по широкой, но не нарядной елке парадной лестницы, миновала длинный, вечно темный, как будто выработка в шахте, коридор и в черной его сердцевине отворила дверь в светлую комнату своего сектора. Караулов, как водится, отсутствовал, спину Подцепы, удалявшегося в сторону ВЦ, Ленка видела на подлете к лабораторному корпусу, Прокофьев с понедельника на бюллетене, – в общем, ничего удивительного не было в том, что тепло жизни здесь, в кабинете, в половине одиннадцатого дня поддерживали лишь два молчуна, Гринбаум и Левенбук. И тем не менее пораженная Ленка замерла на пороге. Да, они молчали, тянули жилы, как обычно, как всегда, угрюмый завсектором и мрачный м. н. с., каждый в своем углу, разделенные дрожащими пылинками световой диагонали, они молчали, но при этом слушали. Карманный транзисторный приемник висел на гвоздике у книжной полки над головой Гринбаума и работал. Что-то печальное негромко бормотали скрипки, и в спину им дышали грустные фаготы. Гринбаум слушал радио в рабочее время, как в каком-нибудь вшивой лаборатории перспективных источников энергии, а Левенбук, сам Алексей Леопольдович не возражал!

– Здравствуйте, – сказала Ленка.

– Здравствуйте, – глухо аукнулось спереди и справа. И, как обычно, к ней даже не повернули головы. Лишь тихо строили рожки флейты.

В другой день Ленка, конечно, не упустила бы случая нарушить стиль замогильного общения с ней. Музыку они решили слушать вместо людей! Эстеты. Симфоническую. Со всей своей стройотрядовской прямотой Елена Станиславовна полезла бы, наверное, на амбразуру, спросила бы, что это за такое нововведение. Но не сегодня. Сегодня всю без остатка ее рыжую беспокойную голову заполняли цифры с перечеркнутыми косой чертой нулями. И то, что вот не принимают эти двое, игнорируют, через плечо не смотрят, – не огорчало вовсе. Напротив. Радовало необыкновенно.