Выпив, Никита по доброй фронтовой привычке никогда не закусывал. Он вставал и долго, заинтересованно, с пониманием рассматривал полотно в углу комнаты на мольберте. Он глядел на новую картину, рождавшуюся, как всегда трудно, в исканиях и борьбе, и если старого солдата по-настоящему задевала работа, сделанная живописцем за предыдущий день (видимый ее прогресс), он обязательно поворачивался к Владимиру, чтобы добавить. Очень хорошо у Никиты выходили короткие и прямые удары в зубы. Крупные, как волжская галька, костяшки его кулака за один раз разбивали губу и десну. Гарантируя художнику долгую и мучительно сосущую боль. Награждая тем самым исконным, нутряным и телесным горением и жжением, которое одни лишь великие мастера нашего прошлого и настоящего, Крамской, Поленов и Вучетич, умели гениально превращать в высокий, идейный жар подлинного искусства.
Сможет ли Владимир Машков сделать то же самое – покажет время. Простой же солдат Никита Ильин по-хорошему верил в талант Владимира и потому, выполнив свой долг, наставив и направив, сейчас же уходил, чтобы уже ничего не могло помешать вдохновенной самореализации художественного дара его соседа.
Уходил сам и уводил с собой дочку-подростка. Звали ее необычно и торжественно – Угря. Очевидно, это была часть какого-то длинного имени, из тех, что сами собой рождаются в дни великих побед и свершений: может быть, совсем простого – Украина, а может быть, и очень сложного, и даже составного: Убей Гадюку – Растопчи Ее. Дочь полка, которую после госпиталя и демобилизации Никита взял с собой и привез в столицу, никогда не входила в комнату-мастерскую Владимира Машкова. Но все то время, покуда ее отец, Никита, выполнял свой долг, девочка стояла не дыша за приоткрытой дверью, и жадно наблюдала за происходящим. И очень часто сквозь розовую пелену в глазах Владимир видел в узкой черной щелочке огромный круглый глаз ребенка и слышал сквозь гул в ушах, как быстро и громко бьется маленькое сердце в тесной детской груди.
Владимир знал, что девочка тоже боится. Но не тех соблазнов, которые судьба, словно испытывая на прочность, упорно посылает ему, советскому художнику Владимиру Машкову. Девочка-подросток боится, что рано или поздно сама станет великим и страшным соблазном, который погубит много, очень много прекрасных и творческих душ – поэтов, художников и музыкантов. Еще совсем маленькая, но уже очень сознательная, она дрожит и пугается в ожидании того ответственного момента, когда отец, Никита, освободится, и все свои силы солдата и труженика направит на ее воспитание. Глубоко и последовательно впитавший народные идеи Макаренко и Циолковского, он уведет девочку в глухую темноту квартиры, и очень скоро зазвучат в ней вольные как море и неуемные как волны звуки оркестра народных инструментов или симфонического концерта.
Художник Владимир Машков очень любил работать под радиотрансляции из Большого зала консерватории или Колонного зала Дома союзов. Лучшие его картины «На перекатах» и «Неукротимый нерест» вдохновила безбрежная как океан народных чувств музыка композиторов «Могучей кучки» Милия Алексеевича Балакирева и Цезаря Антоновича Кюи. Надеялся на нее Владимир и сейчас.
Как и все его товарищи, художник Машков рисовал рыбу. Великий символ нашего, нового времени. Образ обтекаемого и не бросающего слов на ветер борца, кровь которого всегда так холодна или же так горяча, как этого требуют текущий момент и политическая обстановка. Стайные рыбы, рыбы-коллективисты, рыбы-колхозники – сардины, сельдь и кильки, – неустрашимые, могучие стальные потоки в черных морских глубинах особенно удавались художнику Машкову. Тем удивительнее недавно случившаяся с ним неприятность. Закупочная комиссия отказалась приобрести у художника только что законченную работу «Стремительный косяк кефали».
– Недостаточная проработка деталей, – заявил во всеуслышание председатель комиссии искусствовед Семен Семенович Винокуров. Человек с таким апломбом и авторитетом, что никто и никогда не смел ему возражать, кроме, конечно, дочери Полины. Но она, из-за того что Владимир избегал ее, не принимал сомнительных намеков и предложений, была не на его стороне.