Игра в игру

Нынешний день не предвещал ей ничего, кроме рутины, с чем писательница готова была смириться. Надо править рукопись – значит, надо. Но после неумолчного трепа Маши о каком-то Игнате Смирнове, который она слушала, в основном разглядывая в окно нарядное июньское небо, Лизу осенило. В прекрасном мире, созданном всем на радость, она жила неполноценно. У нее не должно оставаться свободного от положительных эмоций времени. Надо получать удовольствие каждый миг от всего, что послала судьба. А она месяцами унывает. Это было клеветой на себя, но, наверное, править рукопись все-таки не хотелось.

По своему обыкновению, приступила Лиза Шелковникова немедленно. Заварила очень полезный, по уверениям Маши, зеленый чай. Уселась в кресло. И попыталась получить удовольствие от восточного эликсира жизни. В свои тридцать восемь лет могла бы быть и менее доверчивой. Оказалось, что как ненавидела она этот растительный отвар, вкуса и аромата которого ни разу не удосужилась уловить, так и ненавидит. Нет, минут через десять после чашки этого чая в ней начали бурлить силы. Их и так было с избытком, но все чудилось – мало для сворачивания гор и сплющивания троллейбусов голыми руками. Но радости, которой предстояло стать смыслом жизни, не было!

Рок, впрочем, не на ту нарвался. Испытав очередное бурное разочарование, Лиза не сдалась. Необходимо было просто занять активную позицию, перестать ждать милости от коварной жидкости и насильно извлечь из нее это самое удовольствие. Вон всему Китаю удается. А чем Лиза ущербнее? Она заварила еще и начала повторный эксперимент. Вроде стало получаться. Но тут до нее дошло: это удовольствие от самой себя – такая несгибаемая, современная, следящая за здоровьем, зарабатывающая на элитный сорт этих мерзких листьев, ценимых во всем мире… «Елизавета, – строго обратилась она к себе, – просто не делай того, чего не любишь. А если приходится, не ищи там наслаждения. И с озарениями осторожней, ну их».

Лиза быстро вымыта посуду. Никогда раньше она не получала большего удовольствия от завтрака. То есть от его окончания. Крикнув дочери, что отправляется на обязательную утреннюю прогулку, писательница выбежала на улицу так быстро, будто за ней гнались с молотками все соседи по подъезду. Слов нет, многим часто хотелось. Шелковникова ведь не в состоянии была миновать случайно выпавшую из чужого мусорного ведра бумажку. Сразу: уберите, подъезд – тоже наш дом. Молодняку за оставленные на подоконниках пивные бутылки влетало основательнее – тридцатиминутная лекция и посещение родителей. А за чужими хулиганами мат на стенках в лифтах свои добровольно смывали. Ибо, как поведет себя ненормальная писательница при виде рисунка или надписи, не всякий маньяк мог вообразить.

Маша Лизу не слышала. Она думала об Игнате Смирнове. Вернее, теперь о своих подругах. Умрут ведь от зависти. Вслух мечтают об олигархе, но глаза туманятся при упоминании любого молодого актера. Вдруг станет великим и богатым. Ох, мавр, то есть мать сделала свое дело – выслушала – и может идти на все четыре стороны. Маша впервые в жизни так нуждалась в одиночестве. Ее даже заискивающее тиканье мирных настенных часов раздражало. Они всегда так тикают, когда никуда не опаздываешь. Девушка вынесла их в соседнюю комнату, завернула в плед, закрыта подушкой. Она была не из тех, кто попросту вышвырнул бы часы в окно: они могли убить случайного прохожего, и человека было жалко. Предметы – мелочь. Машка воду выключала, когда надраивала зубы пастой, – нехватка же пресной, один раз посмотришь репортаж из Африки, совсем мыться перестанешь, пусть уж пьют вволю, бедолаги. Естественно, душ и ванну она принимала каждый день, но принцип ясен.

Удивительно, но при вечной готовности сорваться с места задолго до выстрела стартового пистолета Лиза Шелковникова не терпела в собственной жизни отсутствия традиций. И в чужих жизнях тоже. То есть терпела, но злилась очень. За ней невозможно было угнаться, но легко застать. В постели, душе, сауне, за чаем, за обедом, на прогулке – ежедневно в одно и то же время. При этом ей было наплевать, на чем спать, каким гелем пользоваться, что есть и по каким районам мотаться.

Машка, к примеру, рано наловчилась договариваться о «секретных» звонках, когда мать точно не могла ничего услышать, и визитах, когда не могла ничего увидеть. Поэтому велела Игнату Смирнову звонить ровно в десять утра. И только услышав в трубке его поставленный баритон, очнулась и поняла, что Лиза ушла дефилировать по окрестностям.