Игра в игру

– Но необходимо разок замуж сходить и, если не понравится, вернуться. Брак, Машка, – это не штамп в паспорте, а ни с чем не сравнимое состояние души и тела. Как подводное плавание: словами не выразишь, а нырнуть необходимо.

– Зачем?! – уже орала Машка.

Взрывная Лиза хлопала дверью.

Опять же удивительно: греша нудноватостью своих текстов и обладая тяжелой склонностью к повторениям сказанного, Лиза не выносила чужих сказок про белых бычков. Темперамент навязывал действия. Однажды, уловив из слов приятельницы, что в ее лечении время – жизнь, Лиза даже просьбы не выслушала. Задействовав неимоверные связи и оставшись должна кучу денег, перевела ту из хорошей больницы в прекрасную. И лишь через сутки выяснилось: женщина после долгой преамбулы всего лишь собиралась просить содействия, чтобы ее из первой, хорошей больницы на денек домой отпустили – внук родился…

Ширк… На сей раз боком о скамейку. Лиза Шелковникова неприязненно оглядела ее и села, как на пыточный агрегат. Как ни странно, ножи из него не повылезали, и бедняга чуть-чуть расслабилась. «Очень травматично сегодня гуляю. Пойду на бульвар», – решила она.

Глава 3

Я уже писала о чем-то подобном. Не страшно, повторюсь. Недавно заметила, что уже все ела, все носила, везде была, пусть и с помощью телевизора, все делала, обо всем говорила и думала. Так жутко стало: открыла дневник десятилетней давности, а там – те же слова о том же. Значит, нам только кажется, будто мы мыслим иначе. Смена обстоятельств нас морочит. Все одно – с рождения до смерти. Поэтому плевать. Мне ничего от людей не надо было – просто любить, просто дружить. Но они не умеют просто. Им «под это душевное дело» обязательно провернуть еще кучу дел к собственной осязаемой выгоде. Вот тогда они довольны, вот тогда их дружбы и любови полноценны. Взять, к примеру, любовь – самое бескорыстное чувство. И что? Будь любимый ребенком, будь взрослым человеком, он либо предмет гордости, либо раб. Любят только вложенные в него усилия: ночи, которые не доспали, куски, которые не доели, все, от чего ради него отказались, хотя он и не просил, и не требовал. Самая мерзкая корысть лживой жертвенности…

Из дневника Веры Вересковой

– Лиза? Вы ведь Лиза Синявская? – робко спросил за спиной будто очень простуженный женский голос.

Буркнув: «Теперь Шелковникова», Лиза обернулась, вытаращила глаза – элитный мопс обделался бы от зависти – и завопила:

– Скорую! Кто-нибудь, немедленно скорую! Верочка, Верунчик, потерпи чуточку, потерпи капельку, а?

При этом она вскочила и принялась трясти умирающую за плечи, чем действительно создавала угрозу ее жизни.

Женщина явно давно догоняла Лизу, поэтому сильно запыхалась и нуждалась в восстановлении дыхания. Реакция Шелковниковой испугала ее настолько, что едва не прекратила работу легких навсегда. Она вразнобой слабо взмахивала руками, молча широко разевала рот и как-то странно трясла головой.

В таком виде ее быстренько уложили бы на носилки даже на подозревающей всех в симуляции родине. На счастье женщины, Лиза впопыхах забыта дома сотовый. Прохожие же добросовестно шарахались от парочки – у одной были все признаки острого психоза, у другой, вероятно, птичьего гриппа.

Наконец женщина, с такими чудовищными последствиями догнавшая и окликнувшая писательницу, смогла произносить звуки:

– Все хо… Ли… Я поздоро… соби… Давно не виде… Изви…

– И это ты считаешь хорошо? Сдохнуть можно на улице, никто не подойдет! Здравствуй, конечно, Верочка. Сколько лет сколько зим. Но видок у тебя, прости великодушно… В гроб не в гроб, а в стационар точно краше кладут. И долго-долго лечат. Ну, это я тебе устрою легко, не беспокойся.

Создалось впечатление, что незадачливая ее знакомая собралась задать стрекача.

– Куда? – рыкнула Лиза, ухватила ее за ветхий рукав кофточки и швырнула рядом с собой на скамейку. – Я по двадцать пять минут в день кручу педали велотренажера и не курю. От меня не убежишь.

– Да, да, ты прекрасно выглядишь, – жалко сказала несостоявшаяся беглянка.