Игра в игру

Когда Сергей заснул сном удачливого труженика, она высвободилась из его некрепких объятий и прошлепала босыми ступнями по теплым широким половицам к столу. Уселась в кожаное офисное кресло. Такие, кажется, предназначены для боссов, потому что очень дороги. На глаза сразу попались отпечатанные на принтере листы – у нее все недавнее тоже сверху аккуратной стопкой лежало. «Если не спрятал, значит, читать можно», – догадалась Лиза. И ознакомилась с короткой заявкой. Идея показалась ей знакомой, но не до боли, скорее до приятного изумления. Далее последовал синопсис, в котором излагалось содержание ее романа. Писательница не успела разозлиться и двинулась вперед. Поэпизодники и сценарии двух серий заставили ее возвести гневные очи к потолку, над которым должны были располагаться коварные и жестокие Небеса. «Господи, за что? – подумала Лиза. – Неужели мой спешный заговор человеческой душевной боли, мое дилетантское чародейство настолько беспомощно, что ради счастья Веры Тебе пришлось дублировать мой текст сериалом? И почему Ты не предупредил меня более гуманным способом? Хотя, если презреть свою гордыню, это Твое благословение, а не подлость. Верескова актриса, судьба свела ее с режиссером, круг обязан был замкнуться на сценарии, на фильме. Все, все было правильно. А с собратом по перу я разберусь без участия Всевышнего. Нечего Ему пачкаться».

Недобро упомянутый собрат заворочался на синей простыне с желтыми корабликами, открыл глаза, заложил мускулистые руки садовода и огородника за голову, приветливо усмехнулся и спросил:

– Как тебе нравится, Лизанька?

– Как все свое, Сережа, очень. Тебе не кажется, что это – плагиат чистой, то есть грязной воды? Оставим в покое заявку и синопсис, я по собственному почину откровенничала после ресторана, ты имел право записать мою историю дома по памяти. Допустим, что по наитию, а не в результате воровства твои поэпизодники вторят моим главам, как эхо. Но сценарий – это диалоги. И они списаны из присланного тебе по электронке текста буква в букву. Ты собирался предложить мне соавторство? Вернее, напроситься в соавторы?

– Я надеялся на твою благодарность, – сухо ответил Сергей.

Он встал, не глядя на любовницу, натянул трусы, брюки и рубашку. После заминки взялся за носки и ботинки. Приблизился к столу, уперся в него сжатыми кулаками и навис над Лизой. Надо полагать, возвышение одетого мужчины над женщиной, сидевшей в чем мать родила, должно было ввергнуть ее в панику. Но она разницы их состояний даже не заметила и взвилась:

– Благодарность за что?

И сценарист внятно объяснил, что, пока она пьянствовала в обиде на черствых и неквалифицированных редакторов, люди писали, трудились, пробивались. И теперь мест в вагоне женской романистики нет. Можно стоять в толпе на платформе годами, а в следующий поезд заскочат более молодые, шустрые, сильные.

– Ты обречена со своей исповедальной прозой, – сообщил он. – Ты старомодно, да чего миндальничать, плохо пишешь. Я дал тебе возможность гордиться тем, что несколько твоих слов произнесут с экрана.

– Ничего себе несколько слов! И с какой стати ты предоставляешь мне возможность быть обворованной? И каков же ты сам, если не брезгуешь моими старомодными, плохими строками?

Он проникновенно заявил, что бережет себя для великого сценария, которым заболеет великий режиссер. А сериал – так, одолжение приятелю за невеликие деньги. И если словесную основу для продукта массовой культуры можно взять готовой у бесталанной алкоголички, которой ничего не светит, то надо брать без раздумий. Обнаглели бабы: намусорят вокруг себя куцыми мыслишками и убогими фразами, а стоит профессионалу смести их в уборочный совок, начинают верещать: «Ограбили, интеллектуальной собственности лишили!»

– Уж не премировал ли ты меня любовными утехами за то, что лишил этой собственности? – осенило Лизу.

– В некоторой степени, – картинно выпрямившись, подтвердил Сергей.

Далее писательница узнала от него, что по-настоящему одаренные люди не бывают алкоголиками – гений не допускает. Спиваются только эпигоны, кем бы они себя ни мнили. И напрасно она иронизирует по поводу того, что между ними произошло. Думает, отмучилась каких-то полгода в завязке, вымылась, накрасилась, и порвала с самой собой? Он немало пожил, написал кучу сценариев на злобу вчерашнего дня и мог бы дать клятву: прозрачного намека на то, что она грязная шлюха, ни пьяная, ни трезвая женщина не вынесет. Он был настолько уверен в дальнейшем – неумелая пощечина, громкие рыдания, спешное одевание и выскакивание вон, – что зажмурился. Но его щека осталась нетронутой, а вместо ожидаемых скулящих звуков он услышал хриплый, натужный, но все-таки хохот: