Игра в классики на незнакомых планетах

Но дело было не только в этом. Шивон иногда думала, что на определенные темы они не так уж хотят разговаривать. Несмотря на всю их контактность. Летевшие на «Гринберге» представители «Витал» как только ни пытались объясниться — бокки просто не реагировали. Шивон это казалось слишком похожим на «моя не понимай английский» марокканцев-гастарбайтеров.

Строчки на экране выводили из себя. Знакомое раздражающее ощущение — все слова вроде известны, но в цельный смысл не складываются. Она запустила на компьютере анализ закономерностей, а сама устроилась в кресле, попыталась расслабиться: ноги на выключенном фонетическом синтезаторе, недалеко — бутылка «Телламор Дью». Та самая обстановка — унылая, неподвижная, — когда рискуешь утопить в виски больше, чем печаль.

И склад мусорных мешков. «Звук похорон в моем мозгу...» У кого это? Кажется, у Дикинсон.

Сменившись, Шивон отправилась на свободу.

Планета была бешеной. Все зарождалось, вспыхивало диким цветом, безразмерными плодами и умирало, загнивая на глазах. На костюмы ставили специальную защиту. У экипажа прижилась шуточка: «не выходи, разложишься». Но все равно это была свобода, после фальшивых настенных пейзажей и бесконечных шариков для пинбола в мониторе. Шивон отмечалась у Марши и шла гулять. Никто не говорил, что здесь могут водиться тигры. Какие тут тигры. Только огромные глаза, деликатно поглядывающие из зарослей. Инопланетяне оказались милыми — ничего другого не скажешь, славными, даже на взгляд ксенофоба-землянина. Потому и «Витал» так легко провернул дело. Когда бокков показывали в рекламе, спрашивая за кадром, справедливо ли, что эти существа обречены на такую короткую жизнь, легко было прослезиться и решить, что нет, несправедливо. Хуже всего — они понимали, как мало живут. Легкие на контакт, бокки навидались чужих пилотов, помнящих, откуда они прилетели, и предвкушающих возвращение на родину, — тогда как их астронавты, садясь на корабль, знали, что не увидят планету, на которую направляются.

Они заслуживали лучшего. И раз уж люди придумали наконец «лекарство от смерти», почему бы не поделиться с братьями по разуму? Тем более что опыты уже проведены на виртуальной модели бокка. Тем более что за пределами Земли не действует положенное на лекарство ограничение. Тем более что в обмен на чудо-средство инопланетяне готовы поделиться топливом с Землей, загибающейся от очередного кризиса. Вполне справедливо — чего не отдашь за лишние десять лет жизни.

Чтобы уговорить инопланетян принять сыворотку, нужно было сперва научиться с ними разговаривать. Коммуникативного минимума не хватало. Очередное плавание «Джона Гринберга» спонсировало уже не НАСА, а «ВиталФарм».

***

Шивон медленно шагала, утаптывая в грязь то, что еще три минуты назад было прекрасными цветами.

В необычайно рыхлой почве росли странные угловатые камни. На одном из них совершенно четко выступала надпись.

Шивон сбилась с шага. Опустилась на колени. Присмотрелась. Камень был весь исписан, испещрен мелкими, теснящимися значками, будто кому-то не хватало места излить мысли. Знаки сливались в строчки. Строчки виляли, кое-где складывались в круги. Повторялись странные, незнакомые Шивон комбинации.

И каждый из камней, давящий своим долголетием на меняющийся пейзаж, был так же исчеркан.

Как знала Шивон, здешние никогда и ни с кем не общались письменно.

Вернувшись, она прикрыла дверь лаборатории и вывела на монитор все архивные записи. Перекинула с рации и увеличила снимки камня. На экране записанная речь шла сплошным текстом, а на камне получалось что-то вроде рваного, местами скрученного хайку.

Шивон велела компьютеру сопоставить. Компьютер крякнул.

Зашел Лоран.

— Слышала новости? Парламент дал добро.

— Сейчас пришло?

Он кивнул.

— Сказали, что наша экспедиция повлияла на решение. Мол, на другие планеты поставляем, а себя и забыли.

Он стоял у двери как-то растерянно, руки шарили по карманам в поисках сигареты.

— Так что... придется нам привыкать к вечной жизни. «Пусть бьют часы, приходит ночь, я остаюсь, дни мчатся прочь...»

— Аполлинер, — сказала она, но Лоран ее не слышал. Смотрел куда-то в себя, туда, в ту часть души, где оставались эти стихи.

«Вот так, — думала Шивон, — мы еще раз обманули Бога». Интересно, успел ли кто-то из родных воспользоваться таблеткой? Придет ли кто-нибудь встречать ее с корабля?

Машина завершила распознавание. Неровные строфы выплыли на монитор, с пробелами там, где компьютер не разобрал. Шивон попробовала прочитать, и даже собственный голос показался чужим.

«Я остаюсь, дни мчатся прочь...»

В строчках был ритм. Незаметно для себя Шивон отбивала его ногой на подставке кресла.

Непохожий ни на один из земных, быстрый, захлебывающийся, как ритм самой здешней жизни. Повторяющийся. Как в стихах.

Шивон прочитала написанное еще раз, подключив интонацию. Крутанулась на кресле. Поэтическая планета; надо же, Лоран не ошибся.

***

Планета оказалась неагрессивной. Если только агрессией не считать откровение, с которым она выставляла чужим на потеху свое умирание.