— Легко тебе говорить. Когда мы в последний раз виделись, у тебя в кармане было двенадцать центов. Ты смешон, понимаешь?
— О да, в дуракавалянии я чемпион.
Усмехнувшись, Флора позволила себе прижаться щекой к его груди, послушать, как бьется его сердце, вдохнуть его запах… Она резко села.
— Генри!
— Да? — Он взял ее за руки и серьезно посмотрел в глаза.
— От тебя ужасно пахнет. — Не то чтобы совсем ужасно, но помыться не помешает. — Ванная в конце коридора. Вымойся. У меня есть одежда, которая тебе подойдет.
Он улыбнулся.
— И что потом?
— Потом я звоню Шерману. И, возможно, мы поедем в «Мажестик», если сможем быстро подготовиться.
— В «Мажестик»? Но у меня совсем нет денег, а вся одежда осталась в моем замке из смолы и бумаги. До первой зарплаты еще почти две недели…
— Тс-с. Док нам заплатит. — Флора приложила палец к его губам. — И еще уйма клубов в городе. Они заплатят, я точно знаю. Поэтому приведи себя в порядок и за работу. Мне нужно шевелиться, иначе я начну думать о плохом и расклеюсь.
— Прости за то, что сейчас случится, — сказал Генри.
— Что? — Флора напряглась. — Что на этот раз?
Он не ответил.
Вернее, ответил не словами, а обнял ее и поцеловал так крепко, как будто от этого поцелуя зависела его жизнь. И Флора была этому рада, потому что если бы он не попытался, она бы умерла. Хорошо знакомые ей губы были такими мягкими и теплыми, а на вкус сладко-солеными, и целовали ее так, будто только для этого созданы. Флора и Генри никогда не станут парой, как в его мечтах, но по крайней мере у них будет этот поцелуй, эта тайная радость, которую можно хранить в памяти.
***
Пока Генри мылся и одевался, группа уже успела собраться. Голоса, смех, пробные ноты… мир звуков, в котором, как думал Генри, он всегда обречен стоять на обочине, не имея возможности погрузиться в него целиком. Остановившись в темном узком коридоре, он прислушался.
— Мы уже поговорили с Доком, — донесся до него мужской голос. — Ждали только твоего согласия.
— Вы же знаете, что я пою только до тех пор, пока не накоплю на полет, — ответила Флора.
— Ты постоянно так говоришь, — возразил ей мужчина, — но ты ведь можешь заниматься не только одним делом. В жизни ты не обязана выбрать одну профессию в ущерб другой. И нас ждут не только в «Мажестике», а еще в куче мест.
— И Док согласен, чтобы Генри…
— Он хотел сначала его прослушать, но мы за него поручились. Генри с нами.
Сгорая от стыда за то, что подслушивал, Генри кашлянул и вошел в комнату, стесняясь своих мокрых волос, белой кожи и того, что на нем вещи, должно быть, отца Флоры.
— Смотрите-ка, кого кошка на хвосте принесла — нашего контрабасиста. — Оказывается, с Флорой говорил клавишник, Палмер.
— Серьезно? — искренне недоверчиво и радостно ответил Генри.
Палмер кивнул:
— Флора молчала как рыба. Мы уговаривали ее взять тебя в группу с того самого дня, как услышали твою игру. А теперь она заявляет, что ты написал настоящий хит. Не терпится послушать.
Лучше таинственной улыбки Флоры Генри никогда ничего не видел. Он оглядел комнату. Музыканты сидели на стульях, диванах, подоконнике. Те, кто переговаривался, замолчали. Все ждали. Ждали его.
— Но у меня нет с собой инструмента, — промямлил он.
— Флора, папин-то вы не выбросили? — спросил Шерман.
— Нет, конечно! — воскликнула Флора. — Правда, струны на нем уже совсем древние, даже не знаю…
— Лучше, чем ничего, — решил Палмер. — Помочь принести?
— Я сама. — Флора встала.
— Я помогу, — вызвался Генри.
— Только не увлекайся, — предупредил трубач, и Генри сделал мысленную зарубку попозже придушить этого парня. Он последовал за Флорой в спальню, в которой определенно жила ее бабушка. В углу, как старый солдат, стоял пыльный контрабас.
— Вот он. — Генри потянулся к инструменту. — Давай я понесу.
— Погоди. — Флора взяла его за руки, оказавшись с ним лицом к лицу. — Ну вот так. Готов?
— Однажды, — произнес Генри, словно давая обещание.
— Ты имеешь в виду песню, да? — Флора сморщила лоб, словно о чем-то беспокоясь. — Потому что сейчас самое время ее сыграть.
— Я не это имел в виду, — многозначительно ответил Генри.
— Знаю. — Она отпустила его руки и другим тоном добавила: — Волнуешься?
— Столбенею, — вздохнул Генри. Господи, как же ему хотелось снова ее поцеловать.
Флора усмехнулась.
— Всем понравится песня. Я… — Она замолчала, пригладила волосы, и Генри пожалел, что у них так мало времени. Казалось, будто ему никогда не надоест ее общество. — Ну что, идем?
Генри кивнул, последовал за ней в гостиную и установил контрабас. Затем показал музыкантам аккорды куплета и припева. Он играл песню, надеясь, что все почувствуют, что он в нее вкладывает.
Закончив, все долго молчали. Наконец Шерман сказал:
— Эта песня изменит твою жизнь, сынок.
— Кардинально, — добавил Палмер.
Но Генри так не казалось. Он не просто изменит жизнь, а шагнет в ту, какую ему предназначалось прожить. И он наконец сделал этот шаг.