Игра в ложь

Слава богу, наконец-то заснула. Ротик приоткрылся, молочная струйка тянется по подбородочку.

Подхватываю эту струйку салфеткой, пока она не заляпала чужое платье. Со всеми предосторожностями встаю, крадусь к колыбели, стоящей в углу.

Тише… тише… никаких резких движений… Я нависла над колыбелью, застыла. Спине больно. Опускаю Фрейю на матрасик, держу ладонь у нее на животике. Пусть этот миг – когда я еще рядом – плавно перетечет в тот миг, когда я покину Фрейю; пусть она ничего не заметит.

Разгибаюсь, не смея даже выдохнуть.

– Айса! – шепотом зовут меня снизу.

Стискиваю зубы, мысленно рычу: «Да тихо вы!» Не рискую сказать это вслух.

Фрейя, впрочем, не проснулась. На цыпочках выбираюсь в коридор, иду по скрипучей лестнице, прижимая палец к губам. Кейт, Фатима и Тея, готовые встретить меня приглушенными возгласами «Наконец-то!», замирают, увидев мое лицо.

Вот они, стоят в обнимку возле лестницы, смотрят вверх, на меня. Фатима в великолепных восточных шальварах из густо-красного шелка – каким-то чудом они попались ей сегодня в Гемптон-Ли, в магазине одежды для особых случаев. Тея игнорирует правила официальных приемов – на ней джинсы в облипку и топ на бретелях, золотистый внизу и иссиня-черный у выреза. В школе у Теи волосы были выкрашены так же – кончики обесцвеченные, корни черные. От схожести перехватывает дыхание. Кейт выбрала платье в нежных розах и с фантазийным подолом. Не поймешь, в секонд-хенде за гроши куплено или в бутике за несколько сотен фунтов. Недосушенные после мытья волосы распущены по плечам.

Почему-то хочется разрыдаться. Быть может, виной – внезапное осознание, до чего я люблю их, всех трех. Быть может, я лишь теперь заметила, насколько быстро они повзрослели. Или вечерний свет так играет на лицах, подчеркивая удивительное сходство этих женщин с прежними девчонками-школьницами, – они утонченные, настороженные, и глаза у них немного усталые, однако прекраснее они никогда не были, по крайней мере, я не видела. С нежной кожей, исполненные надежд, они, словно птицы, готовы отправиться в полет к неизвестному будущему.

И тут же я вспоминаю о Люке, о сцене, устроенной им на почте, о завуалированной угрозе – и страх сдавливает сердце. Не вынесу, если Люк обидит Кейт, Фатиму или Тею.

– Готова? – с улыбкой спрашивает Кейт.

Не успеваю ответить – из угла слышно покашливание. Это Лиз, солтенская няня, жмется возле комода.

Юность Лиз не внушает доверия. Открыв дверь на ее стук, я сразу испугалась: какая юная! По телефону Лиз сказала, что ей шестнадцать, а на вид и того не дашь. Волосы у нее тускло-русые, лицо широкое, невыразительное. Застывшее какое-то – и при этом взволнованное.

Тея смотрит на экран телефона.

– Нам пора, девочки.

– Погодите.

В третий раз за день завожу пластинку:

– Молока я в чашку нацедила, чашка – в холодильнике. Одеяльце – Фрейя его не любит, но, я надеюсь, постепенно привыкнет – на комоде, подгузники – в шкафу.

Перечисляю способы успокоить Фрейю. Рефреном звучит: «Мой телефон у тебя есть».

Фатима переминается с ноги на ногу, Тея вздыхает.

– Ты номер мой не потеряла, Лиз?

– Не. Вот он. – Лиз хлопает ладошкой по комоду. Там же лежит стопка десятифунтовых купюр – ее заработок.

– Молоко в холодильнике, – повторяю я. – Может, Фрейя и не станет пить – она к бутылочке не привыкла. Но, если проснется, все-таки попробуй дать ей бутылочку.

– Не волнуйтесь, мисс.

Голубенькие глазки излучают простодушие.

– Мама говорит, никто лучше меня с братишкой не управляется. Братишку, мисс, всегда на меня оставляют – и всегда все хорошо.

Звучит не слишком убедительно, однако я киваю.

– Пойдем уже, Айса, – не выдерживает Тея.

Ее ладонь – на дверной задвижке.

– Правда, надо идти. Опоздаем.

– Да-да, сейчас.

Господи, что я делаю? Чутье не просто подсказывает – оно вопиет о том, насколько неправильно мое решение. Но выбора нет. Между мной и Фрейей словно натянут резиновый жгут, который душит меня по мере того, как я удаляюсь от моей девочки.

– Попробую слинять оттуда пораньше, Лиз. Но ты мне звони, слышишь? Если что-нибудь произойдет – любая мелочь, – звони!

Лиз кивает. Отлипаю от нее, ухожу от Фрейи, и каждый шаг отдается в груди гулкой, болезненной пустотой.

Впрочем, стоит пройти по шатким мосткам и ощутить на лопатках тепло предзакатного солнца, как противная пустота чуть отпускает.

– На моей машине поедем? – уточняет Фатима, достав ключи из сумочки.

Кейт косится на часы.

– Не знаю. По дороге будет десять миль, но не в этом дело. Сейчас как раз тракторы с полей возвращаются – они дотемна работают. Если какой-нибудь трактор выедет с поля прямо перед нами, нам его не объехать. Придется тащиться за ним, а тракторы не быстрые. Опоздаем.

– Что делать? – Вид у Фатимы настолько перепуганный, что становится смешно. – Пешком надо идти?

– Пешком определенно получится быстрее. Через марш всего-то пара миль.

– Я же на каблуках!

– Ну так возьми сандалии!

Кейт указывает на пару крохотных сандалий марки «Биркеншторк», которые Фатима оставила на крыльце.

– Спокойно пройдем по маршу, – продолжает Кейт. – Не увязнем – дождей давно не было.