Игра в «Мурку»

Предложение отправлено было немедленно. Быстрой была и реакция полковника. «Одобряю, — отвечал он Сереге, — только пусть выучит этот ваш Толька-Подштанник киргизский и туркменский языки. И таджикский — тоже».

— Как же это можно? — удивился Пронин, — столько языков изучить.

— Ты потому и работаешь, Володя, на внутреннем фронте, что иностранных языков не знаешь, — нахмурился полковник.

— Сколько там может быть слов на все три языка скопом? — спросил он Пронина. — Пусть все выучит, а иначе не видать этому Подштаннику грин-карда как своих ушей. Так и передай. Между нами, и пятидесяти слов на этих языках ему в Америке за глаза хватит. Был у нас замечательный эксперт по этой стране, В. В. звали…

— Не помню такого среди наших экспертов, — сказал Пронин.

— Он и сам об этом не подозревал, — ответил Громочастный загадочно. — Так вот он докладывал, что в Америке царит уверенность: кто выучит русский алфавит, уже может читать «Анну Карамазову» в подлиннике.

— Думаете, Петр Иосифович, эта информация будет представлять ценность?

Будет — не будет, а все-таки, как говорит Серега, определенный «кисуй тахат»^[16] (нелишняя предосторожность). Если будет что не так с ближним зарубежьем, у нас материал готов — предупреждали, предоставляли разведданные из надежных источников. Об английском языке Тольки-Рубахи полковник не спросил, не подумал, не заподозрил.

На очередную пятницу пригласили Тольку-Рубаху на заседание Шпион-Воен-Совета. Решили сказать ему, что имеется конфиденциальная информация от друзей в Америке, что есть шанс туда перебраться, но нужны им эксперты по Туркмении, Киргизии и Таджикистану. Если выучить по тридцати слов в каждом языке, то этого достаточно, чтобы в Америке стать экспертом.

— А вы чего же? — спрашивает Толька-Рубаха.

— А мы за тобой потом, — нашелся Аркадий, — ты у нас будешь вроде разведчика. Помнишь, послал Иисус Навин разведчиков высмотреть земли ханаанские?

— Не помню, — честно сказал Толька.

— Неважно, Толь, — бросил Борис. — Главное, осуществишь мечту.

— Это точно, — ответил Толька-Рубаха, — не увижу, как эти дебилы страну раздают, вместо того чтобы врезать как следует!

— Да уж врезали когда-то римлянам от души, — не сдержался Теодор, — страна ведь — не лошадь, загонишь, другую из конюшни не выведешь.

— Да тебе-то что? Ты же уедешь, — сказал вдруг Виктор.

Толька-Рубаха в глубине души уверен — нельзя не мечтать свалить отсюда, к тому же в Америку, где все большое и настоящее, где «sky is the limit». Случается сталкиваться ему с молчанием в ответ на его речи, с холодком, но мало ли людей с заморочками. И на сей раз что-то было не так, он даже заерзал, прошелся неуверенным взглядом по лицам и слегка покраснел. «Какого черта! — подумал он, — они же сами меня для этого пригласили».

— Ты не голоден, Толя? — поспешила на выручку Баронесса. — Можно лафу с хумусом и фалафелем.

— Вы еще спойте: «Каше ли… вэ ха-мита коль ках кара…» («Тяжело мне… моя постель так холодна…» — песня на восточный мотив), — Анатолий, кажется, расстроился, потому что получилось грубовато.

— А что? — отозвалась Аталия. — Я могу и танец живота станцевать!

Она выдернула блузку из брюк и стала завязывать ее узлом пониже груди.

— Ничего, Толик! — сказал Борис, поощрительно улыбаясь Аталии, но возвращаясь к теме. — Еврею там устроиться раз плюнуть, а еврею из России — тем более. У них в Америке все больше на законах и правилах. А если сочетать, как только мы, евреи из России, умеем, еврейскую инициативу и русские навыки обхождения с законами, то обоснуешься, глазом моргнуть не успеешь. Евреи там хорошо стоят. Мы как-то с Теодором сидели на совещании в Бостоне, когда еще работали вместе в старт-апе EyeWay Ltd., я усомнился в одном решении, сказал негромко Теодору: «писте халоймес» («несбыточные мечты» — идиш). И тут же, представь себе, улыбнулся каждый третий американский инженер, и все американские инвесторы тоже улыбались, а один из них отвел меня в сторону и сказал: «Борис, мы родились, чтоб сказку сделать былью. Нужно постараться».

Тон, которым все это проговорил Борис, был, на взгляд Теодора, несколько издевательским, а Толька-Рубаха и так уже почувствовал неловкость. Борис же, кажется, вошел во вкус.

— Еврейское Государство — наша гордость, — изрек он, — Америка — наша мечта. Что главнее — гордость или мечта? Конечно, мечта! — добавил он с пафосом.

Теодор с опаской глянул на Баронессу, сдержится ли она, не рассмеется ли, чутье у Баронессы на иронию тренированное, тем более что ее мыслительный процессор, не тратя времени на формулировки, срабатывает быстро.