Игра в осведомителя

Снайперы ушли, отказавшись от не очень настойчивого приглашения выпить чаю, и Хилари остался один. Он принес с кухни стремянку и запасную лампочку, затем зажег свечу, которую держал на всякий случай. Неровный и печальный язычок пламени осветил выщербленные пулями стены и потолок, с которого местами осыпалась штукатурка, две сорванные автоматной очередью со стен картины, разбитый торшер у камина. Комнате изрядно досталось. Занятное, что и говорить, вышло дело, но отнюдь не так, как он планировал. И следа не осталось от олимпийского спокойствия, с которым Хилари намеревался дергать за веревочки, заставляя марионеток развлекать исключительно его самого. Пришлось делить Королевскую ложу с незваными гостями, да еще нежданно-негаданно подставляться под пули. А теперь изволь заниматься страховкой и всей прочей тягомотиной. Пора было срочно избавляться от полковника Криспа и вернуть в изувеченный дом ошеломленного Хилари. Его вдруг потянуло уйти отсюда, пусть хоть в кино, лишь бы отключиться. Передышка позволит вновь заработать вдохновению, освободив его от пут раздумий о событиях, навалившихся столь удушающим грузом. Он, вообще-то, не любил кино — разве чтобы время убить. Мораль древних законов, по которым добродетель вознаграждалась, а порок карался по заслугам, казалась ему столь нежизненной, что могла даже отвратить от нее ту таинственную семью, которой кино и стремилось угодить, рисуя мир, совершенно ненормальный для окружающей нас печальной действительности. Деланный оптимизм казался Хилари чуть ли не чем-то непристойным. Да и недавние события никак уж не добавили красок в его восприятие, а уж розовых — тем паче. Нет, просто необходимо было дать себе передышку. Задув свечу, Хилари собрался уходить. Улица все еще была оцеплена, кругом стояли полицейские. Ну, ничего, решил Хилари, уже стемнело, можно рискнуть. Подойдя к двери, он посмотрел в глазок. В полутемном коридоре болтался какой-то тип. Хилари заметил его, потому что тот курил.

— Кто там? — В голосе Хилари звучало раздражение.

— Эрни Баск. — И человек назвал газету, которой Хилари передал первое сообщение от имени "Мучеников Семнадцатого Сентября".

— Что вам нужно?

— Заснять следы перестрелки.

— Это невозможно.

— Так, по-вашему, общественность не заслуживает права знать?

— К чертям общественность. И вы катитесь к чертям. Тоже мне — представитель общественности нашелся.

— А вы кто? Господин Глэсп? :

— Нет! — Хилари в отчаянии зажмурился. Куда теперь девать полковника Криспа? — Если вам так уж необходимо знать — я друг господина Глэспа. И впустить вас в квартиру без его позволения не могу.

— Когда он вернется?

— Не могу сказать.

— Ему известно, что произошло?

— Да, я сумел с ним связаться.

— А где он?

— Был в Америке.

— И сейчас еще там?

— А вам-то до этого что?

— Подробности для статьи нужны.

— Послушайте, оставьте вы меня в покое. Вы нарушаете неприкосновенность личной жизни, ясно вам? Будьте любезны удалиться отсюда.

— Не впустите, значит?

— Не впущу. И не выйду.

— Да что вы упираетесь?

— Долго объяснять. Привык к уединению.

— Можно это процитировать?

— У вас еще хватает наглости спрашивать! Все равно же придумаете, что захотите, как всегда. Собеседник Хилари чуть заметно вздрогнул.

— Не без того, конечно, но если бы такие, как вы, нам помогали, то и без выдумок бы обошлись.

— Уходите, или я вызову полицию.

— Полиция мне все и рассказала. А вы, говорят, полковник то ли Криппс, то ли Крисп.

— Почему тогда вы спрашивали, не Глэсп ли я?

— Так на двери написано.

— Спокойной ночи.

— Может, передумаете?

Даже не потрудившись ответить, Хилари закрыл дверь на двойной засов и вернулся в неосвещенную комнату. Чего-чего, а в газеты ему попадать никак было нельзя. Он живо представил себе, как фотография попадает на глаза господину Голдхиллу и как тот сообщает в полицию, что на фотографии изображен Лайонелл Гуинн, арендовавший помещение по поручению фирмы "Сидарекс". Нет, таких ошибок он сейчас позволить себе не мог. Мысль о кино придется оставить до тех пор, пока битву в Сохо не вытеснят из заголовков иные новости. Задернув на кухне шторы, Хилари разогрел жестянку макарон с сыром. Ничто не вызывает такого аппетита, как противоборство. Оказаться пленником в собственном доме — что за невыносимое падение с вершин эйфории. Нежданно-негаданно он был вынужден перейти к обороне, даже близко к окнам подходить не решался, опасаясь, как бы на них не глядели из тьмы ночной потаенные объективы фотокамер.

Хилари нервозно съел свой скудный ужин, оставил тарелку и вилку в мойке и удалился в спальню. Там он тоже плотно задернул шторы, прежде чем зажечь свет, включил маленький переносной телевизор, настроил антенну и стал ждать выпуска новостей.