Игра в поддавки

Помню, как, бросив разрушенный трамплином грузовик, мы бежали к пристани, как нелепо и страшно в сиянии ожившей «пирамиды» погиб Лодочник…

Потом мы с Тополем обнаружили, что пройти к схрону Кабула, как я собирался, никак не получится. И что идти надо дальше.

Самым тяжелым оказался последний участок маршрута — окрестности мертвого города Припять, где кишмя кишели зомби. Пришлось уложить с полдюжины, хотя мы и уклонялись от столкновений как могли. Ситуация осложнялась тем, что мне, и без того теряющему сознание от усталости, приходилось не только нести рюкзак, где имелись запасы на двоих и два спальника, но и понукать Тополя, которому досталось побольше моего — он получил касательное ранение головы.

Но мы все же добрались до рощи великанских грабов. И даже нашли То Самое Дерево — граб, чья феноменально густая крона, дополненная переродившимися, пышными паразитами-омелами, скрывала дом, о самом существовании которого в Зоне знали человек пять, не больше. Дом, который построил Нашатырь.

Я выстрелил в едва заметную мишень на первом ярусе ветвей. С третьего раза попал. Повинуясь немудрящей автоматике, нам на голову свалилась веревочная лестница. Я попробовал ее рукой. И, убедившись, что за прошедший год она осталась такой же крепкой, полез первым. Я знал наверняка, мой пример заставит обмирающего от боли Тополя шевелиться…

— Ну как ты, Костя? — спросил я, когда Тополь наконец проснулся.

Левый глаз моего боевого товарища напух и стал похож на пельмень. Его левый висок украшала плотная нашлепка из спекшейся крови шириной с ладонь. Волосы на голове были всклокочены и спутаны, а на затылке — так и вовсе обожжены.

— Как? Да бывало и хуже, — задумчиво процедил Тополь.

— Это когда еще? — недоверчиво спросил я.

Какая бы ни случилась передряга, она каждый раз кажется мне единственной и неповторимой. Небывало трудной. И беспрецедентно опасной! Такое свойство характера, наверное. А вот у Тополя такого свойства нет.

— Когда? Да хотя бы помнишь, возле Госпиталя, когда мародеры нас на дыбах над канализационным коллектором подвесили… Что-то им нужно было… А, чтобы мы их к своему схрону отвели… У меня потом суставы два месяца крутило. Никакие пилюли боль не брали. Вылечился, только когда к Болотному Доктору сходил. И голову Михая, предателя, ему пообещал…

История, о которой вспомнил Тополь, имела место пять лет назад. Тогда мы были победнее и, соответственно, понахальнее. Не один раз алчность бесплатно закидывала нас в такие мрачные дыры, куда мы теперь и за большие деньги-то не сунемся…

— А я думал, — сказал я, — ты имеешь в виду тот раз, когда Слон на минах анфоровских по неосторожности подорвался. А ты в старинный капкан угодил…

— А-а… Я тогда был уверен — точно кони двину… Оказалось, ерунда. А вот тебя тогда здорово приложило.

Я покачал головой — после того случая я полгода не смотрелся в зеркало. Ждал, когда ожоги подзаживут.

Как ни крути, у нас с Тополем была богатая совместная история. Которая однажды чуть не закончилась. Но вчера вроде бы началась вновь.

— Лечиться будешь? — Я потряс в воздухе флягой.

— Буду… Ч-черт, до чего же мне этот дождь на нервы действует…

В обычном своем состоянии я счел бы остро необходимым подковырнуть Тополя за дождебоязнь.

Ведь сталкеры делятся на две категории. Первая — те, которые ходят по Зоне в дождь, научились это делать виртуозно и получают от этого удовольствие. И вторые, которые дождь ненавидит, а все его преимущества (в виде четко оконтуренных аномалий и относительного безлюдья) считают несущественными.

Такие ни за что не пойдут по Зоне сквозь плотную завесу водяных струй, будь они даже в самом расчудесном защитном экзоскелете. Их, видите ли, одолевают дурные предчувствия.

Обычно сталкеры первой категории не выносят сталкеров второй. Но у нас с Тополем все было мирно. Хотя я был из «категории один», а он — из «категории два».

Несколько раз мне даже удавалось заставить упрямого Тополя наплевать на свои «предчувствия». Но куда чаще Тополь брал верх.

Тополь вернул мне флягу и достал аптечку. Наморщив свой высокий лоб, он принялся накладывать едко пахнущую мазь на неглубокую рану над виском. Рядом с порезом красовался синяк немалого размера.

Тополь казался таким несчастным… В общем, я решил, что дальше тянуть некуда.

— Костян… Я, собственно… Зачем к тебе вчера пришел-то?

— И зачем? — Тополь оторвал взгляд от раны и посмотрел на меня своими большими глазами старого сенбернара.

— Чтобы… хм… Извиниться.

— Извиниться?

— Да. За тот случай. Ну, в мае. Когда я, ну… твою Женьку шлюхой назвал.

— А, вот оно как…

— И за то, что машину твою требовал… Пьяный… И за то, что жлобом тебя называл. В общем, — тут мой голос предательски дрогнул, — я не очень знаю, как это нужно делать. Потому что никогда и ни за что обычно не извиняюсь, оно как-то и без этого прокатывает. Но… в общем… прости меня за все, дружище! И пусть меня накажут Хозяева Зоны, если я сейчас тебе вру!

Тополь отвел глаза и вперился в затянутый паутиной (нормальной паучьей паутиной, не «паутинкой»!) угол нашего двухместного гроба на деревьях.