Игра в пустяки, или «Золото Маккены» и еще 97 иностранных фильмов советского проката

Балованная принцесса стучится на ночь глядя к уединенному сычу, рассчитывая на дюжину перин с горошиной, чтоб вдосталь накривляться поутру. А ей дают ключ от чулана, лопату для навоза и пластмассовым ведром по кумполу – так обычно и начинается любовь большая и чистая. Битва полов, спроецированная на извечную распрю томной обедневшей аристократии с житейским хамством новых безродных денег. В детстве не приходило в голову, что у Стрекозы с Муравьем может образоваться вполне достойное потомство.

Закату дворянства и его вынужденным шашням с забогатевшим мужичьем посвящены тома большой литературы. «Вишневый сад». «Бешеные деньги» Островского. Его же «Последняя жертва». «Леопард» Лампедузы. «Волшебное кольцо» Платонова. «Трамвай „Желание“» Уильямса. С течением времени и перетоком литературы в лапы низших сословий (уже Чехов был далеко не из Рюриковичей) тема городской ломаки и хуторского чурбана переходила из разряда «подлой» драмы в назидательную комедию нравов. Своей притчей о тайном притяжении чистеньких к вульгарно-витальным Кастеллано и Моккия, кажется, закрыли тему: белой акации ничуть не помешает привой матерого дичка. Сама акация, вон, вздыхает и ерзает.

Так вместо мраморной Галатеи с ее мнимой жертвой в центр перемещается победивший бирюк – стародум, ругатель и хват. Дальняя родня чеховскому «медведю», он говорит твердое и последнее «нет»: панибратству, технике, политесу, шоу-бизнесу, психоделикам, тупой бурлескной комедии и бабской блажи. «– Меня зовут Лиза. – Это не ваша вина. – Я могу простудиться. – Я тоже. Вода для всех мокрая». Все на свете он умеет делать сам бля, один бля[12], а в случаях, когда это затруднительно по физиологическим причинам – рубит в полночь дрова. Когда все дрова в округе порублены, придется отступить – но только на одном участке фронта. Ритмичное коловращение тазом в состязании с прессом по давле винограда будет стоять перед глазами совграждан через много десятилетий после того, как они перестали быть совгражданами. Удар ведром в глаз задравшейся Лизе останется недосягаемой мечтой тысяч битых мужей. Рыдания над участью падающих клоунов и понимающий хохот при виде сверзившейся с лестницы коханочки – эталон отшельнического простодушия. В теннис играет со стенкой, в шахматы – с лохматенцией-псом, заезжих фиф будит из кувшина и утирает слезки подолом их вечерних платьев. Искренний мужлан всегда был великой русской мечтой, не зря здесь так полюбили слесаря Гошу. Притом, если в традиционалистских кинематографиях кульминацией семейного мира становилась прилюдная порка строптивицы вожжой или старой галошей (см. «Воспоминания» Иржи Менцеля или «Маклинтока» с Джоном Уэйном), Челентано, сын довольно вульгарной низовой культуры, проявил чудеса воспитанности, ограничившись вывозом кровати с неодетой любушкой на тракторе на деревенскую площадь. «От такого ро́мана вся роща переломана», – говорят русские.

И начинают запасать свадебные подарки.

«Я боюсь»

Италия, 1977, в СССР – 1981. Io ho paura. Реж. Дамиано Дамиани. В ролях Джан Мария Волонте, Эрланд Юзефсон, Марио Адорф. Прокатные данные отсутствуют.

Утро. У киоска с последним номером «Коррьере делла спорта» сталкиваются двое, после расходятся по запаркованным машинам. Женщина выходит на балкон. Первый стучит внутрь фургона завтракающим убийцам – второй получает автоматную очередь через лобовое стекло, как и охраняемый им судья на выходе из подъезда. Последний номер «делла спорта» напитывается кровью, женщина монотонно кричит с балкона. Будни службы охраны высших чинов юстиции, в которой трудится бригадир Грациано, у которого тоже убьют подзащитного судью, а второго он сам убьет, чтобы лечь в конце на оживленном перекрестке, как и было ясно с самого начала.