— Ишь, как ловко! Поди разберись, кого ты защищаешь: Ленина или интеллигенцию? А я тебе пуще скажу, недавно вычитал у Аксакова: русская интеллигенция, уходя от ответственности, привыкла искать причины российской трагедии только вовне. Вечный озлобленный бунт! Борьба со своим бывшим Богом и в самом себе и вокруг себя!
«Ну, уж нет! — подумал Трофимов. — Аксакова, пан директор, ты сроду не читал. Как, впрочем, и других классиков. Да и зачем? Их книги тебе удачно заменяет энциклопедия афоризмов, которая всегда под рукой. Пересказывая мысли великих, сам мнишь себя ровней».
Но вслух сказал:
— Завидую, Иван Петрович, вашей начитанности. Когда только время находите!
— Меньше спать надо, — хмыкнул Судаков и снова подмигнул Трофимову: — Но спать лучше вдвоём. — И ничуть не смущаясь, добавил: — Женить тебя пора.
Очередное воскресное застолье проходило на казённой даче Судаковых. Кроме знакомых по работе — вечно всем недовольного заводского парторга Сапогова, профсоюзного подпевалы Шашкина и военпреда полковника Волкова — за столом на просторной террасе сидели начальник райотдела милиции, городской прокурор и ещё несколько тучных мужчин в белых сорочках при галстуках. Их расфуфыренные жёны осматривали сад.
Угощали раковым — из толчёных волжских раков — супом и шашлыками из осетрины. А перед ними, к водочке, мужской половине предлагался огромный лещ жареный с грибами и пироги с кашей и с налимьим плёсом.
— По мне, так слаще кулебяка с визигой в икре судачьей, — кичился кулинарными изысками хозяин дачи. — А налимью печёнку предпочитаю в стерляжьей ухе.
— Ну, не скажите! — лениво втягивались в спор занятые угощением визитёры. — Какого у нас на именины подают к обеду гуся с красношинкованной капустой и соленьями!
— А я предпочитаю утку с мёдом, — облизывая пальцы, ошеломил всех чудным рецептом Сапогов. — Хороша с фруктовым салатом.
Все сразу загалдели, стали расспрашивать подробности приготовления, но только не Судаков.
— Твои вкусы известны, — бесцеремонно перебил он партийного гурмана. — Тебе, что мясо, что факты, подавай только жареными. — И первым громко засмеялся.
Любовь Степановна принесла большой кувшин клубничного морса и, расточая слащавую улыбку, незаметно поманила за собой Трофимова.
— С кем я тебя познакомлю, — загадочно шепнула она в самое ухо Леониду Савёловичу и точно ребёнок хихикнула, — ни в жисть не догадаешься. — И тут же проговорилась: — С дочкой того профессора, что по правую руку от тебя за столом сидел.
Трофимов сразу вспомнил неряшливого, с лохматой головой толстощёкого старика с водяными навыкате глазами, который старательно подбирал со скатерти сыпавшиеся изо рта крошки. Говорил профессор мало, зато с удовольствием кхекал, когда нужно было выразить какие-либо чувствования. Леонид Савёлович невольно съёжился, представив дочь похожей на родителя. И поначалу не очень поверил, что представленная ему молодая красивая женщина, именно та самая особа, с которой желала познакомить своего протеже Любовь Степановна.
Грета с первых же минут обворожила холостяка. Стройная жгучая брюнетка с большими серыми глазами на слегка вытянутом бледном лице томно улыбалась и глядела поверх собеседника, словно подчёркивая врождённое превосходство. Говорила тихо, почти вкрадчиво. При этом нижняя губа её слегка выпячивалась, обнажая алую сочность рта и крупные, на зависть отбеленные зубы. Не прошло и нескольких минут, как инженер поймал себя на мысли, что хочет впиться в этот ротик так, чтобы зубы её кусали его губы.
«Но как, как подступиться к недотроге?» — обливался холодным потом Трофимов.
Он рассказывал смешные истории про свою работу, завод, а хохотала только Любовь Степановна. Грета снисходительно кивала головой и вздрагивала, оборачиваясь на взрыв очередного веселья на терраске.
Но стоило Судаковой оставить их одних, чопорную красавицу словно подменили. Щёки её зарделись румянцем, глазки заблестели, она стала щедро улыбаться Трофимову и протягивать к нему руки.
Он не помнил, о чём они болтали весь день, сначала за долгим сытным обедом, потом гуляя в берёзовой роще и катаясь на катере по Волге. Не обращал внимания на шутки весёлой компании в свой адрес, на объятия крепко подвыпившего Судакова, на прозрачные намёки парторга, перемигивания и ужимки женщин, непонятное кхекание профессора, пытавшегося на прощание поцеловать его в щёку.
Не проходило наваждение и в следующие дни. Как угорелый метался Трофимов между заводом и квартирой Гретиных родителей, на широкой двери которой висела латунная табличка с фамилией владельца «Профессор, доктор Дёмин Исаак Самуилович». Охапками приносил он туда цветы с базара, дарил духи и сладости, потчевал всех коньяком и шампанским и даже раза два покупал билеты в оперу… Свадьба была пышной и безвкусной.
Опомнился Трофимов, когда Исаак Самуилович деликатно напомнил зятю, что жить в примаках не приличествует положению главного инженера крупного производства в городе, а проживать в общежитии дочери невозможно. Леонид Савёлович даже с каким-то облегчением перевёз свои вещи назад в заводскую каморку. Грете сказал: